– Знала, – тихо, но твердо созналась она. – Но я люблю его. Понимаете? Он… Эдик – это мой единственный шанс на счастье. На счастье быть матерью…
Мать Эдика удачно выскочила замуж по расчету. Вовремя залетела. А отец мальчика просто мечтал о сыне. Ее и его никогда не связывало ничего настоящего. Ни любви, ни хотя бы банального взаимопонимания. Когда Эдику было пять лет, брак окончательно изжил себя.
Мальчик видел мать редко. Чаще всего она исчезала из дому, а когда появлялась, часто была пьяна, раздражена и холодна с сыном. Он по детской привычке еще пытался хоть как-то привлечь ее внимание. Был послушным и ласковым мальчиком. Но ей было плевать. На него и на его отца. Эдик часто слышал их ссоры. Отец всегда старался найти хоть какие-то точки соприкосновения, какие-то компромиссы ради сына. Она сводила все его попытки на нет с завидным упрямством.
Отец работал. И много. Эдик тоже видел его не так часто, как хотел бы. Но любил отца до безумия. Папа старался проводить с ним все свободное время, старался возместить ему отсутствие матери. И Эдик был ему за это благодарен. Папа ассоциировался у него с постоянным праздником. И вместе они были счастливы.
В семь лет ребенок открыл для себя чудо. Этим чудом оказалась школа. Он очень любил учиться. Еще больше его тягу к знаниям подогревала гордость отца. Тот не мог нарадоваться на успехи сына. А для Эдика школа была еще и спасением от равнодушия матери.
Он сам давно уже отдалился от нее и только иногда все по той же детской привычке решался на контакт. Неудачный контакт. Мать его почти ненавидела. Она всех ненавидела. Она пила, она транжирила деньги, она развлекалась. Эдик на все это не обращал внимания до того дня…
– Мне было всего семнадцать, когда я забеременела, – ровным, почти лишенным эмоций голосом рассказывала Любовь Сергеевна. – Кто в таком возрасте думает о детях? Конечно, я продолжала бегать на вечеринки и дискотеки. Курила, позволяла себе алкоголь. И только когда ребенок начал двигаться во мне, я осознала… Боже, вы не можете себе представить, какое это счастье. В тебе растет жизнь. Маленький человечек. Полностью твой. Во всем от тебя зависящий, любящий тебя. Я поняла это слишком поздно. И, естественно, пыталась наверстать упущенное. И естественно, не слушала врачей. У меня должен был родиться мальчик. Маленький, красивый мальчик. Я заранее уже просто обожала его. Я говорила с ним часами. Уверенная, что там, внутри меня, он все равно услышит и поймет, как я его люблю… Он умер через пять минут после родов. У меня на руках. Врожденный неоперабельный порок сердца…
Она опустила глаза и опять начала раскачиваться. Женька подавил в себе желание обнять ее покрепче, как-то поделиться… Но чем? Он прекрасно понимал, что его сочувствие ей не поможет. Алек нервно курил, ругая себя на чем свет стоит. Господи, и кто дал ему право нападать на нее? Кто позволил им всем вмешиваться в ее новую, только отстроенную жизнь?
– Я плохо помню тот период, после… – продолжала Любовь Сергеевна. – Больницы, врачи, тупое отчаяние. Я даже не знаю, что помогло мне выползти. Наверное, просто настал такой момент: или решить, что живу дальше, или в гроб. Я закончила университет. Работала в одном из детских домов. Этим детям не хватает любви. А мне… Мне не хватало детей. А потом… Потом я решила открыть свой фонд. Тогда и познакомилась с Павлом. И с Эдиком.
– Вы же должны были понимать, что он относится к вам не как к матери или хотя бы к мачехе. – Алек устал. Он был раздражен напряженной и глухой тишиной в соседней комнате, этим изматывающим рассказом несчастной, вообще всем этим кошмаром, в который они вляпались по самые уши.
– Я взрослая женщина, – чуть надменно напомнила она. – И, конечно, я видела, как он на меня смотрит. Я просто не подавала виду. Все проходит. И я была уверена, что его влюбленность тоже пройдет. Просто он позволял мне любить себя, он позволял мне считать его своим родным сыном… Он просто запутавшийся маленький мальчик. Мой мальчик…
Любовь Сергеевна опять зарыдала.
…В тот день уроки закончились раньше обычного. Он пришел домой. В пустую квартиру. Няни почему-то не было. Он так привык, что его хоть кто-то здесь ждет. И вдруг никого… Он растерялся и испугался. Такое бывает. Просто неприятная мелочь, и вот ты уже испуган. Мальчик посидел в своей комнате, пошел на кухню. Мимо комнаты мамы… Это был чуть слышный стон и какие-то странные шорохи. Он остановился у закрытой двери. Естественно, ему стало еще страшнее. Пустая квартира, закрытая комната мамы. И что там? Следующий стон был громче и отчетливее. Эдик понял, что это мамин голос. Да, он обижен на нее, он старается выкинуть ее из своей жизни. Но она же мама… И маме плохо. Опять стон, чей-то чужой смех. Такой победный. Эдик взялся за ручку двери. Он должен что-то сделать. Кто-то там за дверью причиняет маме боль. Он… он, как отец, сильный и смелый. Он должен помочь.
Эдик набрал больше воздуха в легкие, зажмурился на миг и, резко распахнув дверь, ворвался в комнату. Мама, совершенно голая, лежала на кровати. А между ее раздвинутых ног сидел мужчина. Когда мальчик влетел в комнату, они оба застыли.
– Пошел вон, – велела мать, глядя на него со злостью. Она была пьяна, слова получались у нее нечетко. – Закрой дверь, придурок.
– Но, мама, – пролепетал он, испугавшись еще больше. – Тебе больно…
– Больно? – Она оттолкнула мужчину, повернулась к нему в тихой ярости. – Это мне из-за тебя больно, маленький гаденыш. И из-за твоего тупого отца!
Эдик нахмурился. Почему она так говорит про папу? Его отец не тупой. Он умный, он сильный и ласковый.
– Не надо плохо говорить про папу. – На глаза навернулись слезы. – Он не делает тебе больно. Как…
Он указал на незнакомого мужчину, который таращился на ребенка, развалившись рядом с его матерью, такой же голый и пьяный.
– Он не делает? – взвилась мать. – А как, по-твоему, он тебя мне заделал? Думаешь, я его об этом просила?
Мальчик оторопел. Его отец… Значит, поэтому мама его так не любит? Но… Но папа не может сделать кому-то больно. Или может?.. Нет! Мальчик боялся в это верить. И, как всегда бывает, он разозлился на мать, что она так говорит.
– Врешь ты все! – крикнул он. – Ты… Ты злая. Противная, пьяная…
– Убирайся, гаденыш! – закричала она. – Убирайся к своему милому папочке, такому же придурку, как и ты! Не мешай мне жить!!!
И она отвернулась к любовнику. Мальчик стоял, как вкопанный. Мысли путались. Это пугало, это причиняло боль. Она так говорила про папу… Она врала… Она просто специально это сказала. Она злая и подлая.
Он вышел из комнаты, дрожащей рукой стал закрывать дверь.
– Иди сюда, – ворковала мать со своим любовником. – Иди, я жду. Я аж горю вся…
Она пьяно захихикала над своей последней фразой.
Мальчик разозлился. «Да чтоб ты сгорела!» – в сердцах пробормотал он, трясясь от ненависти…
