Юля снова оказалась лицом к толпе. Так не хотелось, так не хотелось. Потому что народ, быстренько смекнув, что к чему, тут же переключил все свое внимание на нового участника трагедии.
— Жена, жена, наверное… — тут же роем пронеслось над пляжем человеческое жужжание. — Ох, горе какое! Горе какое!
Юля слышала и не слышала. Ей было жарко, душно, хотелось пить и укрыться где-нибудь, и почему-то совсем не было страшно.
Она не знала, что можно было поделать сейчас с собственным равнодушием. Нужно же было как-то реагировать, ведь все вокруг шепчутся, охают. По обрывкам сгустившихся вокруг нее фраз, да и потому, что рассказал Серж из Пензы, понятно было, что со Степаном беда. Страшная неотвратимая беда! Ей надо было хоть как-то…
Но она не могла! Не могла плакать, рыдать, биться о чьи-то плечи и грудь. Как-то так всегда в ее представлении люди реагировали на самое страшное свое горе. А у нее и слез не было. И слов никаких не находилось. Сказать что-то нужно было, наверное.
— Тамара, — позвала она едва слышно, во рту все спеклось так, что каждое слово, будто крупной теркой, чиркало по деснам. — Тамара.
— Да, детка? Я здесь!
Полное лицо соседки склонилось к ней и почему-то показалось еще более округлым, чем прежде. Округлым, лоснящимся и неестественно-бледным. Странно, Тамара загорала, почему лицо белое?
Да и сама Тамара внезапно сделалась чрезвычайно громоздкой, заслонив собой все вокруг: людей, море, скалы в разводах голубой краски.
Громадное темное пятно, заслонившее собой весь мир.
— Тамара… Степа, он… А он где?
Юля подняла голову, тут же уколовшись взглядом о широкополый край огромной шляпы. Именно укололась, потому что глазам сделалось так больно, что она зажмурилась.
— Он там, детка. — Тамара неестественно-громко забормотала. — Он там… Там спасатели, милиция, врачи.
— Врачи? — Юля удивленно распахнула глаза, хотя они по-прежнему болели. — Зачем врачи? Он же…
Вот обозвать Степана мертвым она все же не смогла. Вроде и не резало болью по сердцу, не заходилось внутри холодом, как раз наоборот — жгло и пекло так, будто в живот кто воткнул огненный штырь. Так это же не от страха, верно? Это от жары, напряжения и пристального внимания.
А вот причислить мужа к мертвецам язык не повернулся. Не смог.
— Врачи констатируют смерть, — перемежая сдавленный шепот икотой, произнес Сергей. — Хотя там и без них все понятно.
— Понятно, — кивнула она согласно.
Понятно было, что врачи не нужны. Понятно было, что Степана нет в живых и что его уже никогда не будет в ее жизни. Непонятно было одно: как ей теперь жить со всем этим?! Что делать теперь?
— Юленька, детка, сейчас к нам подойдет милиционер, — погладила ее по плечу Тамара, когда она высказала свой последний вопрос вслух, надо же, а даже и не заметила. — Он все нам расскажет, что надо делать.
Ничего особенного милиционер предложить не сумел. Тонкие волосатые руки, болтавшиеся в коротких рукавах форменной белой рубашки, помахали зачем-то у Юли перед лицом. Пощелкали пальцами. Потом уперлись в худосочные бока.
— Она что, в шоке? — спросил над ее головой незнакомый мужской голос.
— А вы как думаете?! — воскликнула Тамара и полезла в карман халата за платком.
У нее всегда с собой было по два-три носовых платка. Она ими вытирала лицо и шею в жару. Вытрет, аккуратно свернет и сунет обратно в карман. Теперь ей было не до аккуратности. Платки она не сворачивала, а совала комом, и карманы халата смешно теперь пузырились. Юля даже хихикнула.
— Она смеется! — удивился вроде все тот же голос, а тонкие волосатые руки всплеснули, и широкие рукава рубашки вспорхнули, будто крылья. — Вы уверены, что ей не по барабану?
— Знаете что… — возмутилась Тамара и тут же добавила пару выражений, за которые милиционер тут же пообещал ее привлечь. — Чего вы тогда?! У нее шок! Самый настоящий шок! Ей врач нужен!
— Ладно, щ-щас.
Мужчина в белой форменной рубашке с непотребно широкими для его тонких рук рукавами куда-то ушел. Но вскоре вернулся, ведя, будто на привязи, высоченную деваху в белом халате, застегнутом пуговицы на три, не более.
Ляжки у девахи в белом халате были толстыми и дряблыми. Юля еще удивилась, неужели не стыдно выставлять такое некрасивое тело на всеобщее обозрение. Народу-то здесь собралось сколько!
Той было ничуть не стыдно. Мало того, она присела перед Юлей на корточки, так широко разведя в стороны толстые ноги, что ее трусы, наверное, удалось рассмотреть всем присутствующим в бухте.
— Что болит? — деловито осведомилась она, подергав Юлю за подбородок. — Сердце, голова?
— Пить хочу, — попросила Юля, стыдливо отводя глаза от хлопчатобумажного белья врачихи в крупных синих цветах. — Воды… Холодной…
— Принесите ей воды немедленно! — прикрикнула она непонятно на кого, потому что смотрела в упор на Юлю. — Как вы себя чувствуете?
— Я? — Она пожала плечами, начавшими саднить на солнце. — Я не знаю.
— У вас что-нибудь болит?
— У меня? Я не знаю… Вроде нет… Пить хочу, очень.
Тут врачиха отвела, наконец, от нее въедливый взгляд и заорала на бедного Сергея, который стоял, обхватив себя руками, с самым разнесчастным видом возле скамейки.
— Чего стоишь, как пень?! — Деваха ткнула его кулаком в мосластое колено. — Бегом за водой девушке! Или тебя тоже нашатырем пичкать!
Нашатыря Сергею не хотелось, и, далеко вперед выбрасывая длинные ноги, он побежал к торговым палаткам, взявшим голубую бухту в кольцо.
Юля проследила за его бегом. Потом перевела взгляд на толпу, начавшую понемногу редеть. Снова посмотрела на врачиху.
Та уже вовсю ковырялась в своем больничном чемоданчике. Сноровисто отламывала какие-то ампулы, предварительно пощелкав по ним длинным ногтем указательного пальца. Накачивала их содержимым пластмассовый шприц. Нанизывала на него иглу, прыскала в воздух пунктирной струей и тут же без лишних уговоров вонзала иглу Юле в вену.
— Не больно? — удивилась она, вдавливая комок ватки в уколотое место.
— Не знаю. — пожала Юля плечами. — Я ничего не чувствую.
— Это неплохо. Это даже лучше, чем истерика. Этот тормоз потом отпустит. А сейчас… Сейчас вам нужно быть сильной, держать себя в руках. Предстоит пройти много обязательных процедур, к которым нужно быть готовой.
Юля склонила голову к левому плечу, украдкой поглядывая по сторонам.
Там за спинами грузной Тамары и пересевшей к ней на скамейку врачихи наметилось какое-то движение. Сначала в образовавшийся коридор раздавшихся в разные стороны человеческих тел протиснулась машина спасательной службы. Осторожно прошуршала шинами мимо скамейки и укатила на базу, видимо. Потом, не особо церемонясь, взвизгнула сиреной «Скорая». Тоже уехала.
