— От этой косилки на душе становится спокойнее, —
заметил дедушка. — Ты только послушай!
— Теперь уж недолго нам ее слушать, — отозвалась
бабушка и поставила на стол горку пшеничных лепешек. — Билл Форестер посеет
сегодня новый сорт травы, ее не надо будет косить. Не помню, как там она
называется, но она как вырастет, сколько нужно, так сама и остановится и больше
не растет.
Дедушка с изумлением уставился на жену.
— Довольно глупая шутка, — сказал он наконец.
— Иди посмотри сам. Билл Форестер говорит, это земле на
пользу, — сказала бабушка. — Он уже привез новые семена, они сложены
за домом в маленьких корзинках. Нужно в разных местах вырыть ямки и засыпать
туда семена. К концу года новая трава убьет всю старую, и тогда можешь
продавать свою косилку, она тебе больше не понадобится.
Дедушка сорвался со стула и мигом выскочил во двор. Билл
Форестер остановил косилку и, жмурясь от солнца, с улыбкой подошел к нему.
— Вот так-то, — сказал он. — Вчера купил
новые семена. Дай думаю, засею вам лужайку, пока я свободен.
— А меня почему не спросили? Лужайка-то все-таки
моя! — закричал дедушка.
— Я думал, вы будете довольны, мистер Сполдинг.
— Ничего я не доволен. Покажите мне эту чертову траву.
Они стояли возле маленьких четырехугольных корзинок с
новомодными семенами. Дедушка подозрительно потыкал одну из них носком башмака.
— По-моему, это самая обыкновенная трава. А вы уверены,
что вас не надули?
— Я в Калифорнии видел, как она растет. Вот настолько
вырастет — и все. Если только она приживется в здешнем климате, нам уже на
будущий год не придется каждую неделю подстригать лужайку.
— В том-то и беда с вашим поколением, — сказал
дедушка. — Мне стыдно за вас, Билл, а еще журналист! Вы готовы уничтожить
все, что есть на свете хорошего. Только бы тратить поменьше времени, поменьше
труда, вот чего вы добиваетесь. — Он непочтительно пнул корзинку
ногой. — Вот поживете с мое, тогда поймете, что мелкие радости куда важнее
крупных. Рано утром по весне прогуляться пешком не в пример лучше, чем катить
восемьдесят миль в самом роскошном автомобиле; а знаете почему? Потому что все
вокруг благоухает, все растет и цветет. Когда идешь пешком, есть время
оглядеться вокруг, заметить самую малую красоту. Я понимаю, сейчас вам хочется
охватить все сразу, и это, наверно, естественно, это свойство молодости. Но
газетчику надо уметь видеть и мелкий виноград, а не только огромные арбузы. Вам
подавай целый скелет, а с меня довольно и следа пальцев; что ж, тоже понятно.
Сейчас мелочи кажутся вам скучными, но, может, вы просто еще не знаете им цены,
не умеете находить в них вкус? Дай вам волю, вы бы издали закон об устранении
всех мелких дел, всех мелочей. Но тогда вам нечего было бы делать в перерыве между
большими делами и пришлось бы до исступления придумывать себе занятие, чтобы не
сойти с ума. Так уж лучше поучились бы кое-чему у самой природы. Подстригать
траву и выпалывать сорняки — тоже одна из радостей жизни, сынок.
Билл Форестер ласково улыбнулся старику.
— Знаю, знаю, — сказал дедушка. — Я
становлюсь слишком болтливым.
— В жизни никого не слушал с таким удовольствием.
— Тогда продолжим лекцию. Куст сирени лучше орхидей. И
одуванчики тоже, и чертополох. А почему? Да потому, что они хоть ненадолго
отвлекают человека, уводят его от людей и города, заставляют попотеть и
возвращают с небес на землю. И уж когда ты весь тут и никто тебе не мешает,
хоть ненадолго остаешься наедине с самим собой и начинаешь думать, один, без
посторонней помощи. Когда копаешься в саду, самое время пофилософствовать.
Никто об этом не догадывается, никто тебя не обвиняет, никто и не знает ничего,
а ты становишься заправским философом — эдакий Платон среди пионов, Сократ,
который сам себе выращивает цикуту. Тот, кто тащит на спине по своей лужайке
мешок навоза, сродни Атласу, у которого на плечах вращается земной шар. Сэмюэл
Сполдинг, эсквайр, сказал однажды: «Копая землю, покопайся у себя в душе».
Вертите лопасти этой косилки, Билл, и да оросит вас живительная струя Фонтана юности.
Лекция окончена. Кроме того, изредка очень пользительно отведать зелени
одуванчиков.
— А вы давно ели зелень одуванчиков на ужин, сэр?
— Не будем уточнять.
Билл кивнул и легонько стукнул ближайшую корзинку носком
башмака.
— Так вот, насчет этой травы. Я еще не все вам сказал.
Она растет так густо, что наверняка заглушит и клевер и одуванчики.
— Господи помилуй! Значит, уже на будущий год мы
останемся без вина из одуванчиков? И ни одной пчелы над лужайкой? Да вы просто
с ума сошли! Послушайте, сколько вы заплатили за эти семена?
— Доллар корзинка. Я купил десять штук вам в подарок.
Дедушка полез в карман, вытащил старомодный длинный кошелек,
отстегнул серебряную застежку и извлек три бумажки по пять долларов.
— Билл, вы только что совершили превыгодную сделку —
заработали пять долларов. Извольте сейчас же отправить всю эту чересчур
прозаическую траву в овраг, на помойку, — словом, куда хотите, только,
покорнейше прошу, не сейте ее у меня во дворе. Я знаю, у вас самые похвальные
намерения, но я все-таки уже достиг весьма почтенного возраста и с моими
желаниями не грех считаться в первую очередь.
— Хорошо, сэр. — Билл нехотя сунул деньги в
карман.
— Вот что, Билл: вы просто посеете эту новую траву
когда-нибудь в другой раз. Как только я помру, на другой же день можете
перекопать эту чертову лужайку. Ну как, хватит у вас терпения подождать еще лет
пять-шесть, чтобы старый болтун успел отдать концы?
— Уж будьте уверены, подожду, — сказал Билл.
— Сам не знаю, как вам объяснить, но для меня жужжанье
этой косилки — самая прекрасная мелодия на свете, в ней вся прелесть лета, без
нее я бы ужасно тосковал, и без запаха свежескошенной травы тоже.
Билл нагнулся и поднял с земли корзинку.
— Я пошел к оврагу.
— Вы славный юноша и все понимаете, я уверен, из вас
получится блестящий и умный репортер, — сказал дедушка, помогая ему
поднять корзинку. — Я вам это предсказываю!
