— А вот папоротник, называется «Венерин волос». —
Отец неторопливо шагал вперед, синее ведро позвякивало у него в руке. — А
это, чувствуете? — И он ковырнул землю носком башмака. — Миллионы лет
копился этот перегной, осень за осенью падали листья, пока земля не стала такой
мягкой.
— Ух ты, я ступаю как индеец, — сказал Том. —
Совсем неслышно!
Дуглас потрогал землю, но ничего не ощутил; он все время
настороженно прислушивался. Мы окружены, думал он. Что-то случится! Но что? Он
остановился. Выходи же! Где ты там? Что ты такое? — мысленно кричал он.
Том и отец шли дальше по тихой, податливой земле.
— На свете нет кружева тоньше, — негромко сказал
отец. И показал рукой вверх, где листва деревьев вплеталась в небо — или, может
быть, небо вплеталось в листву? — Все равно, — улыбнулся отец, —
все это кружева, зеленые и голубые; всмотритесь хорошенько и увидите — лес
плетет их, словно гудящий станок. — Отец стоял уверенно, по-хозяйски, и
рассказывал им всякую всячину, легко и свободно, не выбирая слов. Часто он и
сам смеялся своим рассказам, и от этого они текли еще свободнее. — Хорошо
при случае послушать тишину, — говорил он, — потому что тогда удается
услышать, как носится в воздухе пыльца полевых цветов, а воздух так и гудит
пчелами, да, да, так и гудит! А вот — слышите? Там, за деревьями водопадом
льется птичье щебетанье!
Вот сейчас, думал Дуглас. Вот оно. Уже близко! А я еще не
вижу… Совсем близко! Рядом!
— Дикий виноград, — сказал отец. — Нам
повезло. Смотрите-ка!
Не надо! — ахнул про себя Дуглас.
Но Том и отец наклонились и погрузили руки в шуршащий куст.
Чары рассеялись. То пугающее и грозное, что подкрадывалось, близилось, готово
было ринуться и потрясти его душу, исчезло!
Опустошенный, растерянный Дуглас упал на колени. Пальцы его
ушли глубоко в зеленую тень и вынырнули, обагренные алым соком, словно он
взрезал лес ножом и сунул руки в открытую рану.
— Мальчики, завтракать!
Ведра чуть не доверху наполнены диким виноградом и лесной
земляникой; вокруг гудят пчелы — это вовсе не пчелы, а целый мир тихонько
мурлычет свою песенку, говорит отец, а они сидят на замшелом стволе упавшего
дерева, жуют сандвичи и пытаются слушать лес, как слушает он. Отец, чуть
посмеиваясь, искоса поглядывает на Дугласа. Хотел было что-то сказать, но
промолчал, откусил еще кусок сандвича и задумался.
— Хлеб с ветчиной в лесу — не то что дома. Вкус совсем
другой, верно? Острее, что ли… Мятой отдает, смолой. А уж аппетит как
разыгрывается!
Дуглас перестал жевать и потрогал языком хлеб и ветчину.
Нет, нет… обыкновенный сандвич.
Том кивнул, продолжая жевать.
— Я понимаю, пап.
Ведь уже почти случилось, — думает Дуглас. Не знаю, что
это, но оно большущее, прямо громадное. Что-то его спугнуло. Где же оно теперь?
Опять ушло в тот куст? Нет, где-то за мной. Нет, нет, здесь… Тут, рядом.
Дуглас исподтишка пощупал свой живот.
Оно еще вернется, надо только немножко подождать. Больно не
будет, я уж знаю, не за тем оно ко мне придет. Но зачем же? Зачем?
— А ты знаешь, сколько раз мы в этом году играли в
бейсбол? А в прошлом? А в позапрошлом? — ни с того ни с сего спросил Том.
Губы его двигались быстро-быстро.
— Я все записал! Тысяч пятьсот шестьдесят восемь раз! А
сколько раз я чистил зубы за десять лет жизни? Шесть тысяч раз! А руки мыл
пятнадцать тысяч раз, спал четыре с лишним тысячи раз, и это только ночью. И
съел шестьсот персиков и восемьсот яблок. А груш — всего двести, я не очень-то
люблю груши. Что хочешь спроси, у меня все записано! Если вспомнить и
сосчитать, что я делал за все десять лет, прямо тысячи миллионов получаются!
Вот, вот, думал Дуглас. Опять оно ближе. Почему? Потому что
Том болтает? Но разве дело в Томе? Он все трещит и трещит с полным ртом, отец
сидит молча, насторожился, как рысь, а Том все болтает, никак не угомонится,
шипит и пенится, как сифон с содовой.
— Книг я прочел четыреста штук; кино смотрел и того
больше: сорок фильмов с участием Бака Джонса, тридцать — с Джеком Хокси, сорок
пять — с Томом Миксом, тридцать девять — с Хутом Гибсоном, сто девяносто два
мультипликационных про кота Феликса, десять с Дугласом Фербенксом, восемь раз
видел «Призрак в опере» с Лоном Чани, четыре раза смотрел Милтона Силлса, даже
один про любовь, с Адольфом Менжу, только я тогда просидел целых девяносто
часов в киношной уборной, все ждал, чтоб эта ерунда кончилась и пустили «Кошку
и канарейку» или «Летучую мышь». А уж тут все цеплялись друг за дружку и
визжали два часа без передышки. И съел за это время четыреста леденцов, триста
тянучек, семьсот стаканчиков мороженого…
Том болтал еще долго, минут пять, пока отец не прервал его:
— А сколько ягод ты сегодня собрал, Том?
— Ровно двести пятьдесят шесть, — не моргнув
глазом ответил Том.
Отец рассмеялся, и на этом окончился завтрак; они вновь
двинулись в лесные тени собирать дикий виноград и крошечные ягоды земляники.
Все трое наклонялись к самой земле, руки быстро и ловко делали свое дело, ведра
все тяжелели, а Дуглас прислушивался и думал: вот, вот оно, опять близко, прямо
у меня за спиной. Не оглядывайся! Работай, собирай ягоды, кидай в ведро.
Оглянешься — спугнешь. Нет уж, на этот раз не упущу! Но как бы его заманить
поближе, чтобы поглядеть на него, глянуть прямо в глаза? Как?
— А у меня в спичечном коробке есть снежинка, —
сказал Том и улыбнулся, глядя на свою руку, — она была вся красная от
ягод, как в перчатке.
Замолчи! — чуть не завопил Дуглас, но нет, кричать
нельзя: всполошится эхо и все спугнет…
Постой-ка… Том болтает, а оно подходит все ближе! Значит,
оно не боится Тома, Том только притягивает его, Том тоже немножко оно…
— Дело было еще в феврале, валил снег, а я подставил
коробок, — Том хихикнул, — поймал одну снежинку побольше и —
раз! — захлопнул, скорей побежал домой и сунул в холодильник!
Близко, совсем близко. Том трещал без умолку, а Дуглас не
сводил с него глаз. Может, отскочить, удрать — ведь из-за леса накатывается
какая-то грозная волна. Вот сейчас обрушится и раздавит…
— Да, сэр, — задумчиво продолжал Том, обрывая куст
дикого винограда. — На весь штат Иллинойс у меня у одного летом есть
снежинка. Такой клад больше нигде не сыщешь, хоть тресни. Завтра я ее открою,
Дуг, ты тоже можешь посмотреть…
