— Ни капельки не похоже, — просто сказала
Джейн. — Кто хочешь может раздобыть себе такую карточку.
Они подняли головы и долго вглядывались в морщинистое лицо.
— А у вас есть еще карточки, миссис Бентли? —
спросила Элис. — Какие-нибудь попозже? Когда вам было пятнадцать лет, и
двадцать, и сорок, и пятьдесят?
И девочки торжествующе захихикали.
— Я вовсе не обязана ничего вам показывать, —
сказала миссис Бентли.
— А мы вовсе не обязаны вам верить, — возразила
Джейн.
— Но ведь эта фотография доказывает, что и я была
девочкой!
— На ней какая-то другая девочка, вроде нас. Вы ее у
кого-нибудь взяли.
— Я и замужем была!
— А где же мистер Бентли?
— Он давно умер. Если бы он был сейчас здесь, он бы
рассказал вам, какая я была молоденькая и хорошенькая в двадцать два года.
— Но его здесь нету, и ничего он не может рассказать, и
ничего это не доказывает.
— У меня есть брачное свидетельство.
— А может, вы его тоже у кого-нибудь взяли. Нет, вы
найдите такого человека, чтоб сказал, что видел вас много-много лет назад и вам
было десять лет, — вот тогда я поверю, что вы в самом деле были
молодая. — И Джейн даже зажмурилась, уверенная в своей правоте.
— Тысячи людей видели меня в то время, но они уже
умерли, дурочка, или больны, или живут в других городах. А в вашем городе я не
знаю ни души, я ведь совсем недавно тут поселилась, и никто здесь не видел меня
молодой.
— Ага, то-то! — И Джейн подмигнула Тому и
Элис. — Никто не видел!
— Да погоди же! — Миссис Бентли схватила девочку
за руку. — Таким вещам верят без всяких доказательств. Когда-нибудь вы
будете такие же старые, как я. И вам тоже люди не станут верить. Они скажут:
«Нет, эти старые вороны никогда не были ласточками, эти совы не могли быть
иволгами, эти попугаи не были певчими дроздами». Да, да, придет день — и вы
станете такими же, как я!
— Ну нет, — ответили девочки. — Ведь правда
этого не может быть? — спрашивали они друг друга.
— Вот увидите, — сказала миссис Бентли. А про себя
думала: господи боже, дети есть дети, а старухи есть старухи, и между ними
пропасть. Они не могут представить себе, как меняется человек, если не видели
этого собственными глазами.
— Вот ты, — обратилась она к Джейн, — неужели
ты не замечала, что твоя мама с годами меняется?
— Нет, — ответила Джейн. — Она всегда была
такая, как теперь.
И это правда. Когда живешь все время рядом с людьми, они не
меняются ни на йоту. Вы изумляетесь происшедшим в них переменам, только если
расстаетесь надолго, на годы. И миссис Бентли вдруг показалось, что она целых
семьдесят два года мчалась в грохочущем черном поезде, и вот наконец поезд
остановился у вокзала и все кричат:
«Ты ли это, Элен Бентли?!»
— Теперь мы, пожалуй, пойдем домой, — сказала
Джейн. — Спасибо за колечко, оно мне в самый раз.
— Спасибо за гребенку, она очень красивая.
— Спасибо за карточку той девочки.
— Погодите! — закричала миссис Бентли им вслед
(они уже сбегали по ступенькам). — Отдайте! Это все мое!
— Не надо, — попросил Том, догоняя девочек. —
Отдайте.
— Нет, она все это украла. Это все вещи какой-то
девочки, а она их просто украла. Спасибо! — еще раз крикнула Элис.
Миссис Бентли кричала, звала, но они исчезли, точно мотыльки
в ночи.
— Простите, — сказал Том. Он снова стоял на
лужайке и глядел на миссис Бентли. Потом и он ушел.
«Они унесли мое колечко, и мою гребенку, и
фотографию, — думала миссис Бентли; она стояла на крыльце и вся
дрожала. — И ничего не осталось, совсем ничего! Ведь это была часть моей
жизни!»
Ночью, лежа среди своих сундуков и безделушек, она долгие
часы не смыкала глаз. Она обводила взглядом тщательно сложенные в стопки
лоскуты, игрушки и страусовые перья и говорила вслух:
— Да полно, мое ли все это?
Может быть, просто старуха пытается уверить себя, что и у
нее было прошлое? В конце концов, что минуло, того больше нет и никогда не
будет. Человек живет сегодня. Может, она и была когда-то девочкой, но теперь
это уже все равно. Детство миновало, и его больше не вернуть.
В комнату дохнул ночной ветер. Белая занавеска трепетала на
темной трости, что стояла у стены рядом со всякой всячиной, копившейся долгие
годы. Порыв ветра качнул трость, и она с негромким стуком упала прямо в пятно
лунного света на полу. Сверкнул золотой набалдашник. Это была парадная трость
ее покойного мужа. Казалось, он указывает ею сейчас на миссис Бентли, как это
бывало, когда они — очень редко! — ссорились и он увещевал ее своим
мягким, печальным и рассудительным голосом.
— Дети правы, — сказал бы он ей. — Они у тебя
ничего не украли, дорогая. Все это уже не принадлежит тебе. Оно принадлежало
той, другой тебе, и это было так давно.
Господи, подумала миссис Бентли. И тут, словно зашипел валик
старинного фонографа под стальной иголкой, она ясно услышала свой разговор с
мужем. Мистер Бентли, такой подтянутый, даже немного чопорный, с розовой
гвоздикой на безукоризненном лацкане, говорил ей:
— Дорогая, ты никак не можешь понять, что время не
стоит на месте. Ты всегда хочешь оставаться такой, какой была прежде, а это
невозможно: ведь сегодня ты уже не та. Ну зачем ты бережешь эти старые билеты и
театральные программы? Ты потом будешь только огорчаться, глядя на них.
Выкинь-ка их лучше вон.
Но она упрямо хранила все билеты и программы.
— Это не поможет, — говорил мистер Бентли, попивая
свой чай. — Как бы ты ни старалась оставаться прежней, ты все равно будешь
только такой, какая ты сейчас, сегодня. Время гипнотизирует людей. В девять лет
человеку кажется, что ему всегда было девять и всегда так и будет девять. В
тридцать он уверен, что всю жизнь оставался на этой прекрасной грани зрелости.
А когда ему минет семьдесят — ему всегда и навсегда семьдесят. Человек живет в
настоящем, будь то молодое настоящее или старое настоящее; но иного он никогда
не увидит и не узнает.
Это был один из немногих и очень дружеских споров в их
мирной семейной жизни. Джон никогда не одобрял ее склонности собирать памятки о
прошлом.
