И вдруг он вскинул сжатый кулак и яростно погрозил лужайкам,
улице, сгущающимся сумеркам. Он весь покраснел, глаза сверкали.
— Джон! — крикнул он. — Эй, Джон! Ты мой
враг, слышишь! Ты мне не друг! Не приезжай, никогда не приезжай! Убирайся! Ты
мне враг, слышишь! Вот ты кто! Между нами все кончено, ты дрянь, вот и все,
просто дрянь! Джон, ты меня слышишь? Джон!
Точно фитиль привернули еще немного в огромной, яркой лампе
за городом, и небо еще чуть потемнело. Дуглас стоял на крыльце, рот его
судорожно дергался, лицо кривилось. Кулак все еще грозил дому напротив. Дуглас
поглядел на свою руку — она растаяла во тьме, и весь мир тоже растаял.
Дуглас поднимался в свою комнату в полнейшей темноте; он
лишь чувствовал свое лицо, но не видел ничего, даже собственных кулаков, и
опять и опять твердил себе:
«Я зол, как черт, я взбешен, я его ненавижу, я зол, как
черт, я его ненавижу!»
Через десять минут он медленно дошел в темноте до верхней
площадки лестницы.
— Том, — сказал Дуглас. — Обещай мне одну
вещь, ладно?
— Обещаю? А что это?
— Конечно, ты мой брат, и, может, я другой раз на тебя
злюсь, но ты меня не оставляй, будь где-нибудь рядом, ладно?
— Это как? Значит, мне можно ходить с тобой и с
большими ребятами гулять?
— Ну… ясно… и это тоже. Я что хочу сказать: ты не
уходи, не исчезай, понял? Гляди, чтоб никакая машина тебя не переехала, и с
какой-нибудь скалы не свались.
— Вот еще! Дурак я, что ли?
— Тогда, на самый худой конец, если уж дело будет
совсем плохо и оба мы совсем состаримся — ну, если когда-нибудь нам будет лет
сорок или даже сорок пять, — мы можем владеть золотыми приисками
где-нибудь на Западе. Будем сидеть там, покуривать маисовый табак и отращивать
бороды.
— Бороды! Ух ты!
— Вот я и говорю, болтайся где нибудь рядом и чтоб с
тобой ничего не стряслось.
— Уж будь спокоен, — ответил Том.
— Да я в общем не за тебя беспокоюсь, — пояснил
Дуглас. — Я больше насчет того, как бог управляет миром. Том задумался.
— Ничего, Дуг, — сказал он наконец. — Он
все-таки старается.
Она вышла из ванной, смазывая йодом палец, — она его
сильно порезала, когда брала себе ломоть кокосового торта. В эту минуту по
ступенькам поднялся почтальон, открыл дверь и вошел на веранду. Хлопнула дверь.
Эльмира Браун так и подскочила.
— Сэм! — закричала она, отчаянно махая коричневым
от йода пальцем, чтобы не так жгло. — Я все никак не привыкну, что у меня
муж — почтальон. Каждый раз, когда ты вот так входишь в дом, я пугаюсь до
смерти.
Сэм Браун сконфуженно почесал в затылке; его почтовая сумка
уже наполовину опустела. Он оглянулся, как будто в это славное ясное летнее
утро ворвался густой туман.
— Ты что-то рано сегодня, Сэм, — заметила жена.
— Я еще пойду, — сказал он, видимо, думая о
другом.
— Ну, выкладывай, что случилось? — Она подошла
поближе и заглянула ему в лицо.
— Кто его знает, может — ничего, а может — очень много.
Я сейчас доставил почту Кларе Гудуотер, на нашей улице…
— Кларе Гудуотер?!
— Ну, ну, не кипятись. Это были книги от фирмы «Джонсон
— Смит», город Расин, штат Висконсин. И одна называлась… дай-ка вспомнить… — Он
весь сморщился, потом морщинки разошлись. «Альбертус Магнус», вот как.
«Одобренные, проверенные, загадочные и естественные ЕГИПЕТСКИЕ ТАЙНЫ, или… — он
задрал голову к потолку, словно пытаясь разобрать там слова, — белая и
черная магия для человека и животного, раскрывающая запретные знания и секреты
древних философов»!
— И все это для Клары Гудуотер?
— Пока я к ней шел, я успел заглянуть в первые страницы
— вроде ничего худого там нет. «Скрытые тайны жизни, разгаданные знаменитым
ученым, философом, химиком, натуралистом, психологом, астрологом, алхимиком,
металлургом, фокусником, толкователем тайн всех магов и чародеев, а также
разъяснены темные суждения всевозможных наук и искусств — простых, сложных,
практических и т. д. и т. п.». Уф! Ей-богу, голова у меня — как у папы
римского! Все слова помню, хоть ни черта в них не понял.
Эльмира внимательно разглядывала свой почерневший от йода
палец, словно пыталась понять — чей же это он.
— Клара Гудуотер, — бормотала она.
— Я ей отдал книгу, а она поглядела мне прямо в глаза и
говорит: «Ну, теперь-то я стану заправской колдуньей. В два счета получу диплом
и открою дело. Буду ворожить молодым и старым, большим и малым, оптом и в
розницу». Тут она вроде засмеялась, уткнулась носом в книгу, да так и ушла в
дом.
Эльмира оглядела царапину на локте, опасливо потрогала
языком расшатавшийся зуб.
Хлопнула дверь. Том Сполдинг, который в это время стоял на
коленях на лужайке перед домом Эльмиры Браун, поднял голову. Он долго бродил по
соседству, смотрел, как поживают в разных кучах муравьи, и вдруг наткнулся на
отличный, просто редкостный муравейник с широченным входом; здесь так и сновали
всевозможные огненно-рыжие муравьи, одни мчались во весь дух, другие выбивались
из сил, волоча свою ношу — клочок мертвого кузнечика или крошку какой-нибудь
пичуги. И вдруг — хлоп! — на крыльцо выскочила миссис Браун; стоит, и вид
у нее такой, будто она вот-вот упадет — похоже, она только сейчас обнаружила,
что земля мчится в космическом пространстве со скоростью шестьдесят триллионов
миль в секунду. А позади нее стоит мистер Браун, уж этот-то не знает никаких
миль в секунду, а хоть бы и знал, так ему наверняка на них наплевать.
— Эй, Том, — позвала миссис Браун, — мне
нужна моральная поддержка, и ты будешь мне вместо жертвенного агнца. Пойдем.
И, не разбирая дороги, кинулась на улицу; по пути она давила
муравьев, сбивала головки с одуванчиков, и ее острые каблуки прокалывали
глубокие ямки на цветочных клумбах.
Том еще минуту постоял на коленях, разглядывая позвоночник и
лопатки убегающей миссис Браун. Эти кости сказали ему красноречивее всяких
слов, что тут предстоит приключение и мелодрама, — ничего такого Том от
женщин не ожидал, хоть у миссис Браун и торчали над верхней губой усики,
немножко похожие на усы какого-нибудь пирата. Еще через минуту он уже ее
нагнал.
— Вы какая-то ужасно сердитая, миссис Браун, прямо
бешеная!
— Ты еще не знаешь, что такое бешенство, мальчик.
