Но Дуглас не слушал. Стеклянной преграды уже не было, он
протянул руки, и восковая колдунья Таро с шорохом, подобным вздоху, медленно
склонилась вперед и упала в его объятья, точно она ждала этой минуты
долгие-долгие годы.
Часы на здании суда пробили без четверти десять. Луна
поднялась уже высоко и наполняла все небо ярким, хоть и неприветливым, светом.
По тротуару, словно отлитому из серебра, двигались черные тени. Дуглас шел
один, медленно и осторожно, неся в руках куклу из бархата и воска; он поминутно
отступал в сторону и прятался в скользящей тени деревьев. И прислушивался и
оглядывался. Но вот легкий шорох, точно бегут мыши. Из-за угла пулей вылетел
Том и мигом догнал брата.
— Дуг, я застрял потому, что боялся — вдруг он… ну, в
общем… а потом он ожил и стал ругаться… Ох, Дуг, если он тебя поймает с этой
куклой! Что подумают наши? Это же воровство!
— Тише ты!
Они прислушались, оглянулись: улица расстилалась позади,
словно лунная река.
— Вот что, Том: ты можешь помочь мне спасти ее, но
тогда не называй ее куклой, и не кричи так, и не тащись, точно куль с мукой.
— Ясно, я помогу! — Том тоже взялся за
колдунью. — Ну и тяжесть!
— Она была совсем молоденькая, когда Наполеон… — Дуглас
перебил себя: — Старые всегда тяжелые. Потому и видно, что они старые.
— А к чему все это, Дуг? Ты мне скажи, к чему мы из-за
нее так хлопочем, а?
К чему? Дуглас растерянно заморгал и остановился. Все
случилось так быстро, он зашел так далеко и так разволновался, что успел уже
забыть, к чему все это и зачем. И только теперь, когда они уже снова шагали по
тротуару и на веках у них трепетали тени, точно черные бабочки, а руки пропахли
пыльным воском, он вдруг подумал — а правда, к чему?
Он медленно заговорил, и голос у него был чужой и далекий,
как этот неверный лунный свет.
— Знаешь, Том, совсем недавно, месяца полтора назад, я
вдруг открыл, что я живой. Ну и плясал же я тогда! А потом, только на прошлой
неделе, в кино, я открыл, что когда-нибудь непременно умру. Раньше я об этом
вовсе не думал. И меня как-то ошарашило… будто мне вдруг сказали, что больше
никогда не будет кино и пикников, или что школу закроют навсегда, а ведь она не
такая уж плохая, хоть мы ее и ругаем, или все персиковые деревья вдруг завянут,
или овраг засыплют и совсем негде будет играть, или я заболею и буду сто лет
лежать в постели в темноте… и я здорово напугался. И теперь сам не знаю, что к
чему. Но только я хочу помочь мадам Таро. Спрячу ее на несколько недель или
месяцев, а пока поищу в библиотеке книжек по черной магии и узнаю, как ее
расколдовать и вытащить из этого воска, и пускай себе опять живет на свете, она
и так уж сколько времени потеряла даром. И, ясное дело, она будет очень
благодарна, и разложит свои карты со всеми чертями и кубками, и саблями, и
костями, и предскажет мне, которую яму надо обходить стороной и в какие
четверги лучше оставаться в постели. И я буду жить вечно или вроде того.
— Ты же и сам в это не веришь.
— Нет, верю — почти во все. Осторожно, вот и овраг. Мы
пройдем напрямик, через свалку, и…
Том остановился — Дуглас схватил его за руку. Не
оборачиваясь, мальчики слушали грохот тяжелых шагов за спиной; каждый шаг
вызывал громкое эхо, будто на дне пересохшего озера неподалеку палили из ружья.
Кто-то выкрикивал ругательства.
— Том, ты навел его на след!
Они побежали, но огромная рука подхватила их и швырнула
одного направо, другого налево. Они с криком покатились по траве, а
рассвирепевший мистер Мрак бешено размахивал кулаками, скалил зубы и брызгал
слюной. Он держал куклу за шиворот и за локоть и яростно сверкал глазами на
мальчиков.
— Она моя! Что хочу, то и делаю! Какого черта вы ее
стащили? От нее все мои несчастья — и денег нет, и дело прогорает, все летит к
чертям. Сейчас я ей покажу!
— Не надо! — закричал Дуглас.
Но огромные железные ручищи вскинули хрупкое восковое тело
так высоко, что оно заслонило луну, закружили, завертели его под звездами и
наконец с проклятьями метнули, точно из великанской рогатки, прямо в овраг. Оно
просвистело в воздухе и рухнуло, следом полетели проклятья, лавиной посыпался
мусор, взметнулось облако пыли и пепла.
Дуглас приподнялся, сел и поглядел вниз.
— Нет, — сказал он. — Нет!!
Мистер Мрак качнулся на краю откоса, охнул и тоже чуть не
полетел в овраг.
— Скажите спасибо, что я и вас туда же не отправил! И
он неуверенно побрел прочь, ноги у него заплетались, один раз он упал, но
поднялся и все время что-то бормотал про себя, то хохотал, то бранился, пока не
исчез из виду.
Дуглас долго сидел на краю оврага и плакал. Наконец
высморкался. Поглядел на брата.
— Том, уже поздно. Папа будет всюду ходить и нас
искать. Нам надо было вернуться час назад. Беги домой по Вашингтон-стрит, найди
папу и приведи сюда.
— Ты что, может, в овраг за ней полезешь?
— Раз она валяется на помойке, она теперь ничья. И
никому нет до нее дела, даже мистеру Мраку. Скажи папе, зачем я его зову и что
ему вовсе незачем возвращаться с нами по городу, пускай его никто с ней не
видит. Я понесу ее задворками, и никто ничего не узнает.
— Да ведь от нее теперь никакого толку, механика-то вся
сломана.
— Как же ты не понимаешь, ведь не оставлю я ее здесь
одну, под дождем.
— Ясное дело.
И Том медленно пошел прочь.
Дуглас стал спускаться в овраг, осторожно пробираясь между
грудами золы, грязной бумаги и консервных банок. На полдороге он остановился и
прислушался. Вгляделся в многоцветный сумрак, в провал, зияющий под ногами.
— Мадам Таро!
Ему почудилось, что далеко внизу в лунном свете шевельнулась
восковая рука. Это на ветру затрепетал клочок бумаги. Но Дуглас все же двинулся
к нему…
Городские часы пробили полночь. Почти всюду в домах погасли
огни. В маленькой мастерской в гараже отец и двое сыновей отступили от колдуньи
— она сидела теперь спокойно, совсем как прежде, в старом кресле-качалке, а
перед нею на карточном столике, покрытом клеенкой, фантастическим веером
раскинулись монахи и клоуны, кардиналы и скелеты, солнца и хвостатые звезды —
гадальные карты, которых она чуть касалась восковой рукой.
Говорил отец:
