Это примерно то же самое, что называть какое-нибудь соцветие
— плодом. Цветочки на яблоне — это, конечно, потенциальные яблочки, но
яблочного сока, при всем желании, из них не сделаешь. Из побегов пшеницы сено
можно изготовить, причем в больших количествах, а вот хлеб — нет. Так и с
ребенком: он и человек уже, но и не замечать того, что он еще не
человек, — это преступление. Потому как, если мы не замечаем «незрелости»
нашего ребенка, его «неготовности» к жизни в нашем, взрослом, социокультурном
мире, мы будем требовать от него того, на что он, просто по уровню своего
развития, не способен. В результате получается, с одной стороны, насилие, а с
другой стороны — фрустрация, унижение. Конечно! Ведь он не может справиться с
этим заданием, а мы его перед этим заданием ставим. Некрасиво это и
неправильно, унижаем, сами того не понимая.
Но тут вот в чем загвоздка… Как рассказать человеку о том,
что такое, прошу прощения, «заготовка для человека»? Мы же мыслим-то подобиями,
точнее сказать — по своему образу и подобию. Вот, например, можем ли мы
представить себе, что такое мир собаки? Теоретически — наверное, да. А
фактически, натурально? Она в 50 раз острее ощущает запахи (в 50 раз!), а вот
зрение у нее, например, куда хуже, да еще вдобавок к тому — монохромное,
примерно как в черно-белом телевизоре. Да, зная об этих нюансах собачьей
сенсорики, у нас некий образ ее мира формируется, но это все равно — фикция.
Даже если мы очень постараемся, мы не сможем «увидеть» этот мир, состоящий по
большей части из дикой вони и сладостных ароматов, причем, с той оговоркой, что
вонью в нем оказывается дорогой парфюм от Ив-Сен Лорана, а ароматом — зловонные,
гнилостные останки какой-нибудь птахи. А еще в нем масса агрессивных звуков и
бледная визуальная картинка действительности. Ну, как это вообразить? Только
вы, пожалуйста, не думайте, что я сравниваю ребенка с собакой! На этом примере
я просто пытаюсь показать, что другое существо воспринимает мир совершенно по-другому,
можно даже сказать — живет в другом мире.
Счастье есть воображаемое состояние, которое прежде
приписывалось предкам; теперь же взрослые обычно приписывают его детям, а дета
— взрослым.
Томас Сас
Если же мы устроены иначе, если мы устроены по-разному, то
понять, как именно оно — это другое существо — мыслит, живет и думает, —
задача почти неразрешимая. Как результат — коммуницировать с ним очень сложно.
Да, наверное, глухонемой может о чем-то договориться со слепым, но очевидно,
что степень их взаимопонимания будет не слишком высокой. Так и мы с нашим
ребенком, мы ровно в такой ситуации!
Ребенок иначе психически устроен, нежели взрослый, его мир
из других элементов сложен, а потому мы находимся с ним в пространстве
взаимодействия, где все очень условно и, мягко говоря, непросто. Ждать же, пока
ребенок дорастет до нашего уровня восприятия, и бездействовать — это значит
наломать такое количество дров в отношениях с ним, что, когда он таки дорастет,
наконец, до этого нашего уровня, он уже не захочет с нами коммуницировать из
принципа.
В этой связи меня всегда удивлял такой парадокс. Вот беру я
"для телевизионной программы, книги, статьи тему — «Проблемы с детьми»
или, например, «Трудный ребенок». И ноль интереса. Ну, правда! Не заставить
телезрителей смотреть это дело! Переключаются. Рейтинги низкие, тиражи низкие,
«коэффициент читаемости» низкий; Но только мы делаем программу о подростках, о
взрослых детях — и рейтинг вверх, тиражи вверх, коэффициент читаемости — в
заоблачные дали! Фантастика, правда?.. Но никакой фантастики в этом нет.
Просто, пока ребенок маленький, он не может, как говорится, «симметрично
ответить», а потому родителям кажется, что «все нормуль». Однако же, дети имеют
свойство расти, и в какой-то момент родители неизбежно встречаются с тем самым
«симметричным ответом» между глаз. Встречаются, понимают, что дела плохи, и
сразу появляется у них интерес к проблеме воспитания детей. Только поздно —
мальчик уже не с пальчик, да и девочка созрела. А потому, собственно, поздно
пить боржоми.
Жизненный опыт дает нам радость только тогда, когда мы можем
передать его другим.
Андре Моруа
Что мертвому припарки такое лечение. Когда ребенку
исполняется двенадцать лет, случается маленькое волшебство: мы ему больше «не
указ» — спасибо, дорогие родители, вы свободны.
Конечно, я хорошо понимаю, что чужой опыт никого и ничему не
учит. В лучшем случае, мы его «к сведению принимаем». И конечно, я понимаю, что
родители с малолетними детьми — это ходячая психотравма. Тут я нисколько не
иронизирую, ведь малолетний ребенок столько сил вытягивает, что и не
сосчитаешь. Тяжелая работа, а потому, порой, не до воспитательной
эквилибристики. Но! Надо сделать над собой усилие. Работа тяжелая, хлопотная,
истощающая, не до нюансов, казалось бы, но халтурить нельзя. Тут же на кону
жизнь человека стоит, качество жизни вашего ребенка в течение всей его
последующей жизни! Это раз. А кроме того, это же нам самим важно: мы свое чадо
родили, столько с ним маялись, и потому так ведь хочется, чтобы не зря, не
даром. Вот ради этого, как бы тяжело ни было, и надо сделать над собой усилие —
понять, вникнуть, войти в положение и помочь. Наши дети нуждаются в помощи — и
это даже не факт, это — презумпция! И этому «вниканию» я и планирую посвятить
большую часть этой книги.
* * *
Впрочем, есть еще одна вещь, о которой я считаю нужным
сказать, в самом начале «Триумф гадкого утенка» я начал с предупреждения,
адресованного читателю: «Пожалуйста, читайте эту книгу как "дети"».
То есть, я просил своего читателя, читая книгу, вставать на место ребенка.
Здесь же, в «Руководстве для Фрекен Бок», я буду просить вас поступить прямо
противоположным образом. Я буду просить вас читать эту книгу так, словно бы вы
сами никогда не были детьми. Ну, наверное, это странная просьба, поэтому я
вынужден пояснить свое пожелание.
Дело в том, что наша память — великая обманщица. Она
постоянно переписывает наше прошлое. И в этом нет ничего странного, поскольку
мы сами меняемся, а то, какие мы, определяет то, как мы воспринимаем окружающую
нас действительность, включая и наши собственные воспоминания. Иными словами,
наша память постоянно перекрашивает, переписывает, переделывает, меняет наше
прошлое. Нам, разумеется, кажется, что наше восприятие прошлого объективно и
стабильно, но это только иллюзия, продиктованная тем, что самих себя мы тоже
воспринимаем относительно неизменными, хотя меняемся с годами страшным образом.
Если бы нам представилась такая возможность — поговорить с самими собой, но,
например, десятилетней давности, то, как свидетельствуют соответствующие
научные эксперименты, мы бы, во-первых, самих себя не узнали, а во-вторых, были
бы сильно с самими собой (прежними) не согласны, причем, по ряду ключевых
позиций.
Учитывая эту особенность нашей памяти, мы не можем вспомнить,
что на самом деле происходило с нами в нашем детстве. Хотя нам может казаться,
что мы имеем весьма точные представления о нем — что с нами происходило, что мы
при этом думали, что чувствовали, — но это только иллюзия. Однако же, из
этой иллюзии мы делаем уверенные и далеко идущие выводы, а именно; «Ну, знаешь!
Я в твои годы…» — и дальше по тексту. Заблуждение.
