Нам трудно представить, как думает ребенок. Точнее, как он
додумывает мир. Когда-то люди не знали, что Земля круглая, и считали ее
плоской, думали, что у нее есть край — «там, на краю света». Все это из области
додуманного. Ребенок живет в этой области. Он знает так мало, что остальное ему
приходится элементарно додумывать. Когда же мы начинаем рассказывать ему о
чем-то, что находится за этим «краем», он теряет всякий интерес, а если и
слушает, то «понимает» как-то очень по-своему. Для него все это сродни
конструкции — «там чудеса, там леший бродит». Отсутствие соответствующего опыта
делает его размышления фантастическими.
Вот почему физику, например, в школе не преподают с третьего
класса — это бессмысленно. Хотя, казалось бы, самое время: чтобы дети
разобрались в особенностях «земного тяготения» и перестали носиться по школьным
коридорам, подвергая свою жизнь риску величиной в ньютоновскую «джи»
(гравитационную постоянную).
Привычка всего прочнее, когда берет начало в юных годах; это
называем мы воспитанием, которое есть, в сущности, не что иное, как рано
сложившиеся привычки,
Фрэнсис Бэкон
Но нет, преподаватели не торопятся. Есть ли этому научное
объяснение? Разумеется! Только к десяти-одиннадцати годам ребенок начинает
разбираться не только в массах и объемах (колбаски и шарики), но еще и в таких
«переменных», как время и скорость. Он научается пользоваться измерительным
прибором под названием «эталон», а главное — начинает понимать, в чем смысл
этого «эталона».
Впрочем, он еще вполне может ошибиться в решении знаменитой
задачки: «Что станет с уровнем кофе в стакане, если сахар в нем растворится?»
Так или иначе, но прогресс налицо: ребенок, в целом, обретает способность
видеть взаимосвязи между объектами, упорядочивать предметы в пространстве,
решать проблемы перспективы и простые физические задачи. Раньше ему нужна была
наглядность — или конкретные яблоки сосчитать, или, на худой конец, «поезд
выехал из пункта А в пункт Б со скоростью…», а к одиннадцати годам он
осваивается с использованием абстрактных формул. Ребенок начинает постепенно
понимать, почему мы делим «расстояние» на «скорость», а также получаем в ответе
не целое число, а какую-то странную историю «после запятой».
Полагаю, моему читателю не так уж интересен тот факт, что к
одиннадцати годам ребенок достигает такого уровня развития, что уже вполне
может понять, хотя бы и в самом общем приближении, сущность абстрактной
формулы. Но смотрите шире! Если ребенок научился пользоваться элементарной
алгебраической формулой, это значит, что он научился экстраполировать общие
правила на частные случаи. Конечно, он делает это еще не слишком ловко и,
предпочитая жить по старинке, не слишком часто. Но теперь у родителей наступила
счастливая пора — они могут заняться педагогикой в том виде, в котором они себе
это представляли, когда их ребенок только обнаружился во чреве матери!
Те пространные объяснения «законов жизни», которыми родители
обычно пичкают своего ребенка начиная с месячного возраста, в принципе и при
хорошей «артподготовке» могут быть им по-настоящему поняты только в возрасте
одиннадцати лет. Он не только послушает их с умным видом, но даже, возможно, и
применит в своей жизни. Если, конечно, родители так преподнесут ребенку эти
свои знания о жизни, что он захочет этим правилам следовать. Тут многое, знаете
ли, зависит от формы подачи…
Очень важно, чтобы главные вещи в своей жизни ваш ребенок
услышал именно в этом возрасте — в десять, в одиннадцать лет. А многие родители
к этому времени уже выдыхаются. На протяжении первого десятилетия они
безуспешно рассказывают своему ребенку, как нужно жить и почему это правильно,
хотя он еще не в силах понять эту премудрость. Когда же это, действительно,
пора говорить, педагогический задор родителей уже, как правило, находится ниже
плинтуса. Они не верят ни в себя как в талантливых учителей, ни в ребенка как в
талантливого ученика. Дело пущено на самотек, а в результате ребенок услышит
«главные вещи» там, где он их услышит. Подчас получается, что эти главные вещи
он воспринимает от людей, которые, в ряде случаев, не говорят ему ничего
хорошего, и «главным» для ребенка становится совсем не то, что хотелось бы.
Так, может, поберечь педагогическое красноречие до этого момента? Рассказывать,
конечно, можно и раньше, но вот ждать понимания раньше одиннадцати лет — это
наивно и неправильно.
Товарищи воспитывают гораздо лучше, чем родители, ибо им не
свойственна жалость.
Андре Моруа
Не видишь?.. Мы думаем!
Если ребенку меньше десяти лет, психотерапевт думает не
столько о том, как «лечить» самого ребенка, сколько о том, что сказать
родителям. В этом возрасте ребенок все еще живет в предлагаемых
обстоятельствах, а эти «обстоятельства» — и есть его родители. Именно они, по
большей части, и создают то «электромагнитное поле», в котором, как электрон,
двигается ребенок. Самостоятельно изменить свое отношение к обстоятельствам
внешней среды ребенок пока еще не в состоянии. Только после
одиннадцати-двенадцати лет психотерапевтическая консультация ребенка может быть
более-менее успешной. Но и то, успех ее будет напрямую зависеть от того,
насколько ясные и четкие инструкции получит ребенок. Ожидать, что он начнет
по-настоящему серьезно осмыслять себя и свое поведение, до
четырнадцати-пятнадцати лет вряд ли стоит. Чтобы психотерапевтическая
консультация не была бессмысленной и бесполезной, ребенок должен уметь не
просто рассуждать о жизни, но и менять свое представление о жизни
(соответствующую «картинку» внутри своей головы) с учетом критической
информации. А выделывать эти «фокусы» он начнет только с одиннадцати лет, а
получаться они у него будут толком лишь после четырнадцати.
С одиннадцати и до четырнадцати лет мышление ребенка
развивается в направлении увеличения его способности к абстрактному суждению.
Ребенок учится вырываться из пут конкретных обстоятельств, которые все еще
продолжают его засасывать, и смотреть на происходящее «со стороны», «сверху».
Когда мы говорим семилетке: «Не дерись!», он отвечает:
«А он первый начал!» Мы пытаемся сказать, что, мол, не
важно, кто первым начал, а важно, кто первым закончил, потому как тот, кто
закончил драться первым, тот и умнее. Понятно, что, пока мы произносим эту свою
пламенную речь, противники, если они еще находятся в зоне взаимной
досягаемости, уже успевают обменяться следующей серией ударов. И немудрено:
ведь теория пока ребенку не понятна (она звучит для него, извините, как детский
лепет), а конкретная ситуация держит, и ему — нашему ребенку — просто не
переключиться, он весь, с головой, ногами и ушами, в этой драке, переживает
чувство обиды, несправедливости, злости.
К одиннадцати годам понятия приобретают в сознании ребенка
определенный «удельный вес». Теперь они имеют сущностный признак, а значит, ими
можно оперировать, опираться на них. Теперь фраза: «Не важно, кто первым
начал…» — постепенно обретает для ребенка свое истинное значение. Когда ты
понимаешь, что «умнее» — это высокая и качественная оценка человеческих
достоинств, ты вполне можешь отказаться от очередной контратаки, компенсировав
полученный пинок противника возросшей самооценкой. И в этом, возможно, сама
суть абстрактного мышления.
