У ребенка от рождения огромный потенциал, и он гораздо
больше, чем у взрослого, Но этот потенциал должен быть актуализирован
соответствующей внешней стимуляцией. Если же этого не происходит, то не
простимулированные должным образом нейроны уходят в небытие, и только в лучшем
случае сохраняются в резерве (при удачном стечении обстоятельств они, например,
помогут человеку когда-нибудь восстановиться после инсульта).
В результате наш «небоскреб» — электрическая система мозга
(не путать с анатомической!) — выглядит не как идеальный «параллелепипед»,
где все «стены» отстроены по единому плану, а имеет сложную, неправильную
форму. Где-то есть помещения, а где-то — пустота и только куски «арматуры»
болтаются на ветру, потому как, когда раздавался «бетон» (миелин), мы не
задействовали эту часть конструкции.
Уже при покачивании колыбели решается, куда склонится чаша
весов судьбы.
Станислав Ежи Лец
Остин Рейзен в свое время поверг научную общественность в
шок своим исследованием на обезьянах. Новорожденных детенышей шимпанзе он
растил в кромешной темноте. Через год эти детеныши оказывались абсолютно
слепыми — у них были атрофированы сетчатка глаза (в норме она состоит из
особого вида нервных клеток) и нейроны зрительного нерва. Причем, если шимпанзе
держали в темноте только до семи месяцев, эти изменения еще были обратимы. Но
более длительное пребывание животных в темноте убивало клетки мозга, которые в
принципе отвечают за эту функцию.
Иными словами, элементарный жизненный опыт — его объем и
разнообразие — в значительной степени определяет и все наши последующие
способности. Другие исследования подтвердили, что мозг животных, выросших в
окружении множества игрушек и других детенышей, с которыми можно было играть,
весил больше и содержал большее количество нервных связей, нежели мозг
животных, выращенных в стандартных лабораторных условиях.
Это почти что инвалидность!
Зачем я затеял этот мудреный рассказ о процессе
миелинизации? Важно понять, что этот «бетон» льется долго и неравномерно, иными
словами — миелинизация в мозгу ребенка идет постепенно и неравномерно. Сначала
решаются жизненно важные вопросы: миелинизируются те зоны мозга, которые
отвечают за работу внутренних органов, а также за функцию восприятия, ну и за
элементарные движения, разумеется.
От пятилетнего ребенка до меня только шаг. От новорожденного
до меня страшное расстояние.
Лев Толстой
К полугоду корковые отделы мозга ребенка, отвечающие за
двигательные акты, миелинизируются настолько, что малыш оказывается способен
более-менее успешно контролировать свои движения. Ему последовательно удается
сначала держать головку и тянуться к предметам, потом приподнимать верхнюю
часть тела и опираться на руки, перекатываться, сидеть, стоять и, наконец, к
году — ходить.
Но может быть, он способен контролировать мочеиспускание или
акт дефекации? Может быть, если прикрикнуть на него или сказать ему «пару
ласковых» — мол, хватит подгузники переводить! — он тут же присмиреет,
осознает свою ошибку и, чтобы сэкономить семейный бюджет, начнет ответственно
ходить на горшок? Боюсь, родители, рассуждающие подобным образом и сетующие на
«несознательность» ребенка, немного не в себе. И, к сожалению, такие «не в
себе» родители встречаются слишком часто. Умом, возможно, они «понимают», что в
год или в два требовать от ребенка исключительной чистоплотности — это как-то
рановато. Но внутренне они так не чувствуют, внутренне они уже сетуют,
проявляют недовольство, подгоняют малыша. А он просто не может ни ложку держать
толком, ни на горшок ходить по команде. И до тех пор, пока родители этого не
поймут сами для себя, причем, на уровне некой незыблемой аксиомы, не требующей
никаких доказательств, они будут раздражаться и передавать это свое раздражение
ребенку.
Чудес не бывает. Чтобы ребенок научился контролировать
физиологические процессы, встал, сел или просто начал улыбаться, его мозг
должен к этому конкретному действию созреть. В равные периоды жизни ребенок
та-то делает или не делает не потому, что он «не хочет», «капризничает», «ему
лень» или «он дурака валяет», а просто потому, что он еще не может этого
сделать. И речь, разумеется, идет не только о двигательных навыках, но и о
памяти, внимании, мышлении, целенаправленности деятельности.
Мозг ребенка должен созреть к каждой конкретной функции,
соответствующие нервные пути должны сформироваться, отстроиться, заработать. А
схема везде одна и та же — сначала внешняя стимуляция, затем пробные действия,
потом фиксация определенных навыков и, наконец, их закрепление. В конечном
итоге, нужный нервный путь, проходящий через огромное множество клеток, их
отростки и синапсы, оказывается отстроен в мозгу, «фиксирован» клетками глии.
Возникает то миелиновое «ложе», которое пускает хаотическую до того момента
активность нервной системы в строго определенном направлении.
Эту книгу я пишу в 2007 году, и, по расчетам ученых, если
объединить сейчас все компьютеры мира в один, если присовокупить сюда
современную всемирную сеть Интернет, то получившийся в результате
«интеллектуальный» гигант по сложности своей организации чуть-чуть не
дотягивает до сложности организации одного отдельно взятого человеческого
мозга. Можете ли вы представить себе теперь, насколько он сложен и чего стоит
отладить и запустить эту махину? Признаюсь, мне не удается. В голове не
укладывается. А ребенок это делает, он неустанно работает, и это происходит
двадцать четыре часа в сутки.
Примечание: «Не выйти из дома, не глянуть на крыльцо…»
Основываясь на собственном опыте, должен сказать, что
процесс формирования целенаправленного движения в нашей нервной системе —
процесс мучительный и наисложнейший! Никто из нас не помнит, насколько
архисложная это задача — взять под контроль хаос нервных импульсов, призванных
обеспечивать элементарные функции двигательного аппарата. Исключение составляют
те, кто страдает рассеянным склерозом или периферическим параличом. Поскольку
сам я отношусь к числу таких «счастливцев», то готов свидетельствовать, что это
потрясающий по сложности, адский труд.
Если миелин утрачен, заставить свои собственные «члены»
слушаться твоих же собственных команд, то есть команд, посланных им твоей же
собственной головой, почти невозможно! Они не слышат и не слушаются, валяются,
как чужие, и совершенно индифферентны по отношению к любым твоим командам. Ты
их даже не чувствуешь толком. Закрываешь глаза, и вдруг начинает казаться, что
твои ноги сложились, как у китайского болванчика, открываешь, а они лежат точно
так же, как и лежали битых пять часов до того, когда тебя в последний раз
двигали. И попроси их что-нибудь сделать… Никакой реакции!
Помню, когда уже миновала острая фаза моей болезни, во время
одного из врачебных осмотров меня захотели поставить на ноги — в качестве
эксперимента. Я ужасно обрадовался, засуетился. Мне казалось, что ноги уже
окрепли и все непременно получится. Если не смогу пройтись, то хотя бы постою
на своих двоих! Мне помогали, страховали. Я сел, спустил ноги вниз, оперся на них
(так мне, по крайней мере, казалось), затем меня подхватили под белы руки и…
Как я упал — я даже не понял. Когда я разогнулся из сидячего положения, на миг
мне показалось, что ног у меня просто нет, что они заканчиваются аккурат в
области паха, ампутированы и торчат как два обрубка. Потрясающее ощущение…
ужаса.
