Ну что он мог ей ответить?! Что чувствует ее боль каждым нервом? Так она все равно не поверит. Попытаться утешить, обнять? Наверняка шарахнется от него, как от прокаженного. И какого черта не сдержался и хлестнул ее по щеке?! То ли кровь далеких предков ударила в голову, то ли устал он от этого идиотского противостояния, которое вымотало ему сердце и выворачивает наизнанку его душу.
— Перестань, — еле слышно произнес Николаев и резким движением привлек Ксению к себе. — Перестань плакать, слышишь?! Я приказываю тебе! Такие женщины, как ты, не плачут… Ты сильная… Перестань…
Куда там! Эти его бесхитростные слова утешения вызвали новый взрыв эмоций с ее стороны. Прижав свое лицо к его груди и вцепившись руками в лацканы его пиджака, Ксюша с отчаянием утопающего пыталась в слезах дать выход той горечи, которая усиленно рвалась наружу.
— Я не могу… — сдавленно всхлипывала она. — Мне так пусто… Так больно… Вокруг люди, но я одна… Я все время одна… А ты… Ты… Ты меня ударил!..
Никогда в жизни Роман не испытывал подобной неловкости. Много раз он попадал в критические ситуации, когда чувствуешь затылком холодноватое дыхание смерти. Неоднократно на его глазах разыгрывались жуткие сцены, подчас заканчивавшиеся трагично. И в любой обстановке он умел сохранить невозмутимость и способность хладнокровно оценивать ситуацию. Но попробуй сохранить трезвость мысли, когда к тебе прижимается рыдающая женщина! Причем женщина, из-за которой ты теряешь рассудок. Да к тому же почти полностью обнаженная…
Все ее всхлипывания слились для него в негромкий речитативный гул, которому вторил шум крови, пульсировавшей в его висках. Кончики пальцев покалывало от непреодолимого желания впиться в ее кожу. Тискать, мять ее, прижать к себе всю ее упругую безупречность. Она упиралась в него своей высокой грудью, совершенно позабыв о своей уязвимой наготе и заставляя его судорожно сглатывать от мучительного желания.
— Ксения, — еле слышно выдохнул Роман, — прости меня. Я умоляю тебя — прости!
— Что? — не расслышав, подняла она на него заплаканные глаза.
Продолжить он не смог. Очертания предметов вокруг сделались вдруг неясными и размытыми. Все разом поплыло у него перед глазами: и ее изумленно распахнутые глаза, и приоткрытый в немом крике протеста рот, и бессильно вскинутые руки.
Понимая, что поступает грубо, почти варварски, но не в силах ничего изменить, Николаев отшвырнул ее от себя на диван и, не давая ей опомниться, рухнул на нее всем телом.
— Молчи, молчи!!! — заклинал он, терзая ее своим обезумевшим ртом. — Только молчи!
Нелепейшая ситуация, что и говорить. Это просто садомазохизм какой-то! Сначала избиение, затем истерика и под занавес секс?!
Широко раскрыв глаза, всего лишь минуту назад обильно орошавшиеся слезами, Ксения попыталась встряхнуться, сбросить с себя дурацкое оцепенение, сковавшее ее по рукам и ногам. Но разве это возможно при таком раскладе?! Если этот здоровенный, крепкий мужлан лишился рассудка, слепо следуя зову плоти, то что говорить о ней — слабой, беззащитной женщине?!
Уцепившись за эту спасительную мысль, красной нитью прочертившую весь ее оправдательный немой монолог, Ксения несколько ослабила сопротивление и даже позволила себе запустить пальцы в смоляные жесткие кудри этого дикаря.
Дикарь! Точно дикарь! Это же надо так отдаваться страсти! Он же почти задохнулся! Стонет… Что-то невнятно бормочет… Вот соседушкам будет чем потешиться сегодня вечером на кухне. А руки… Ох уж эти его руки! Ксения обеспокоенно заворочалась — не нужно ей всего этого, совсем не нужно!
— Прекрати, — слабо попросила она, вновь попытавшись высвободиться из его объятий. — Слышишь, как тебя там… О черт!!!
Мысли мгновенно сделались вялыми, течение их заторможенным. Воля превратилась в сладкую мармеладную патоку, тут же настроив Ксению на волну вседозволенности.
Мужчина! Как же она раньше-то?.. Вот чего ей не хватало все это время! Она уже не смогла бы сказать со всей определенностью, чьи стоны будят сейчас у ее соседей запретные эротические фантазии, чьи хриплые крики оглашают обшарпанные стены ее убогой девятиметровки.
Секс мгновенно ослепил их обоих, задушив все имевшиеся сомнения, подозрения и еще бог знает какие недовольства друг другом. Они неистово любили, не позволяя искажающему радость реальному миру ворваться и погубить все разом. Скомкать, свести на нет неповторимость ощущений…
Единственное, что отравляло Роману наслаждение, — это опасение страшного опустошения или разочарования, которое могло наступить чуть позже. Эта мысль украдкой вползала в мозг по мере спада накала страсти и заставляла его нервничать.
— Вот и все… — хрипло выдохнула Ксения, оттолкнув Романа. Почти тут же пружиной вскочила с дивана и, подлетев к зеркалу, простонала. — Ох, господи! Ну и рожа!
Волосы спутались, глаза припухли, как, впрочем, и нос, исказив лицо почти до неузнаваемости. Но глядя на нее из-под руки, Роман, к радости своей, ловил себя на мысли, что она не кажется ему непривлекательной. Как раз наоборот. Было в ней сейчас что-то необузданное и дикое. И эта спутанная грива волос, спадающая по голой спине. И крепкие ягодицы, которые она без стеснения представила ему на обозрение. А черные жгучие глазищи, испепеляющие его сейчас, не могли испортить припухшие веки.
Но как бы она ни старалась, как бы ни прикрывалась этим взглядом, Николаев сумел все же рассмотреть на самом их дне первобытный страх загнанной в угол жертвы.
— Бесстыжая ты, — хмыкнул он, встав с дивана и потянув кверху спущенные до колен брюки. — Бесстыжая и распутная…
— Ага, — согласилась Ксюша, повернувшись к нему лицом. — Я бесстыжая, а ты скромный. Я распутная, а ты праведник. Вот чего опять пялишься на меня?!
Она крепко сжала кулачки и сделала резкий шаг вперед, колыхнув тяжелой грудью. И в этом ее жесте Николаев опять углядел непристойность и, к ужасу своему отметил, что это его не возмущает, а как раз наоборот…
— Ты это… — Он предостерегающе выставил вперед руку и призывно шевельнул пальцами. — Давай быстренько надень что-нибудь. Иначе мы так и будем топтаться на месте и не перейдем к главному вопросу, который изначально привел меня сюда.
— Э-э-эхх, Р-ро-ма! — ловко скопировав мультипликационного попугая, оскорбленно пропела Ксения. — Так ведь, кажется, тебя зовут?
— Так. — Роман поднял с пола ее футболку и швырнул ей в руки: — Одевайся, пока не отшлепал! Разговор есть!
— С разговора надо было и начинать! — огрызнулась она, нырнув в вырез футболки и попутно поддевая ногой трусики с дивана. — Не драться, не доводить меня до слез. Не насиловать, в конце концов! А просто разговаривать. Э-э-эхх, Р-ро-ма, Рома… А ведь в отчете наверняка напишешь, что подвергся нападению сошедшей с катушек взбалмошной дамочки? Напишешь? Чего улыбаешься? Напишешь?
— Не напишу. — С трудом согнав улыбку с лица, Роман сел на стул и, стараясь не обращать внимания на вновь просыпающееся возбуждение от ее возни с одеждой, произнес: — А теперь давай-ка его сюда…
