— Чего это? Даже не подвезешь? — попыталась она улыбнуться, хотя раздражение начало передавливать через край.
— Дойдешь, — хищно оскалился тот и напоследок добавил: — Ты у меня больше не работаешь.
— Чего?! — Ксюша, быстро среагировав, ухватилась за проем опущенного стекла и вскочила на подножку. — Чего ты сказал?!
— Пошла вон, паскуда, — выразительно коверкая русские слова, ответил он. — Пошла, а то кишки на колеса намотаю. Ну!!!
— Ах ты, морда абхазская, — тихо и мягко начала Ксюша. — Ты что же думаешь? Если я твоим товаром торгую, то позволю тебе разговаривать со мной в подобном тоне?
— Что?! — Толик побагровел и повернул ключ в замке зажигания.
— Я же тебе, жертва ты обстоятельств, деньги зарабатываю. Тебе, а не кому-нибудь… — Она почти ласково улыбнулась ему. — Кто же дал тебе право, урод ты черномазый, поступать со мной таким образом?
— Каким? — все же поинтересовался он, соизволив повернуть пунцовую физиономию в ее сторону.
— А таким, что в морду тебе хочется плюнуть…
Ксюша не была бы сама собой, если бы не сотворила того, чего ей отчаянно хотелось. И лишь удостоверившись, что ее плевок достиг желаемой цели, она соскочила с подножки.
— А теперь езжай, мой дорогой, — ловко копируя его акцент, разрешила она и помахала ручкой. — Всего тебе хорошего…
— Мы еще встретимся, — пообещал ей Толик и погрозил крепко сжатым кулаком. — И ни один твой приятель-алкаш тебе не поможет…
Плохо расслышав его последние слова из-за шума работающего двигателя «Газели» и рева пролетающих по автостраде автомобилей, Ксюша послала ему вслед воздушный поцелуй, сопроводив его неприличным напутствием. И пускай Толик ничего на слышал, пускай она осталась по его милости без работы, удивительное ощущение освобождения вдруг снизошло на ее покореженную жизнью душу, и впервые за два года она счастливо рассмеялась.
— Что, красавица, может, подвезти?
Проезжавший мимо грузовичок, сработанный в Стране восходящего солнца, остановился рядом с ней, и из окна на нее выдвинулся козырек огромной кепки-аэродрома.
— Определенно я сегодня пользуюсь популярностью у представителей южных народностей, — вполголоса буркнула себе под нос Ксюша и, поубавив веселости, обреченно махнула рукой: — Ну что же, вези. Не шлепать же мне пешком…
Гиви, не в пример своим соплеменникам, оказался на редкость молчаливым. Всю дорогу до ее дома он напевал себе что-то в пышные смоляные усы и почти не обращал на нее внимания. Ксению его поведение нисколько не беспокоило. Более того, она была ему очень благодарна за то, что он избавил ее от дурацких комплиментов, высказанных сочным речитативом, и многозначительных взглядов, медленно ползущих по ее фигуре. К слову сказать, не очень-то обремененной одеждой. За все время пути рот он разомкнул лишь дважды — знакомясь с ней и прощаясь.
— Спасибо тебе, — поблагодарила она, убирая деньги, которые он отверг, скользнув по ним презрительным взглядом. — Всего доброго…
Ксения двинулась к своему подъезду, вскинув плетеную сумку на плечо. Но не успела она преодолеть и половину пути, как Гиви окликнул ее.
— Я что тебе хотел сказать… — Выйдя из машины, он подошел к ней. — Этот Толик… Тот, что отъехал от тебя… Он твой хозяин?
— Был, — беспечно улыбнулась Ксюша и тряхнула головой. — Получила расчет только что. И ты знаешь, нисколько не огорчаюсь.
— Да? — вроде бы удивился Гиви. Помолчал немного, словно собираясь с мыслями, и, решившись, осторожно произнес: — Ты поостерегись его. Он нехороший человек.
Зная природную тягу их нации к преувеличению, Ксения постаралась сделать серьезное лицо и согласно закивала.
— Не веришь мне. — Гиви прищелкнул языком, добавив что-то на грузинском: — Он никогда никого просто так не рассчитывал. Что-то за этим кроется. Тут слух прошел…
— То есть? — сумел он все же пробудить ее интерес.
— Какой-то бич начал копать не под того, кого надо, и Толяну велели тебя поприжать. — Гиви отчаянно подбирал слова, словно опасался ее обидеть.
— А-а-а при чем здесь я и какой-то бич?! — не удержалась она от восклицания, перебивая его.
— Так этот самый бич вроде как твой посланник, — развел руками Гиви и, потрепав ее по плечу, закончил: — Ты живи как знаешь, но я тебя предупредил…
Он сел в свой грузовичок и укатил, оставив обескураженную Ксению жариться под полуденным зноем. Она молча смотрела, как пыль, поднятая колесами его автомобиля, вновь занимает свое место под солнцем. Как прыгают с ветки на ветку бестолковые воробьи и лениво зевает безымянный пес, развалившийся под скамейкой. Но сдвинуться с места не могла.
Это что же получается? Перекинулась с Володей, с этим неудачником и, кажется, несостоявшимся актеришкой, парой ничего не значащих слов, и он тут же возомнил себя ее духовным отцом? Или, быть может, карающей рукой возмездия?
— Ах ты, мать твою! — произнесла Ксюша еле слышно и сорвалась с места.
Она покажет ему сейчас, как совать нос не в свое дело! Она сейчас выдаст ему по полной программе. Ишь ты, мститель народный! Да какой, к черту, мститель! Заработать мужик захотел, только и всего. Куш сорвать в виде благодарности с ее стороны за несправедливо попранное…
Распаляя себя подобным образом, Ксюша влетела в квартиру и, в два прыжка преодолев коридор, шарахнула пинком в Володину дверь. Та завибрировала, заиграла на полуоторванных петлях и хлипком замке, но устояла. Не успокоившись, не получив отзыва из комнаты, Ксения повторила свою попытку.
— Открывай, мать твою! — рявкнула она и для убедительности еще раз пнула дверь ногой.
Кто и что может устоять перед охваченной яростью женщиной? А если она еще мечет молнии из округлившихся карих глаз да часто вздымает высокую грудь, норовящую выпрыгнуть из низкого выреза футболки, то тут пиши — пропало! Не выдержала такого натиска и хилая Володина дверь. Она испуганно распахнулась, впуская разгоряченную соседку, и жалобно заверещала на ржавых петлях, раскачиваясь взад-вперед.
Немного поубавив неистовства, так тщательно разжигаемого в себе, Ксения шагнула в комнату и огляделась.
Колченогий стол у окна. Тумбочка довоенных времен в углу, служащая шкафом и комодом одновременно. У стены, соседствующей с кухней, койка с панцирной сеткой, накрытая непонятного вида тряпьем. И газеты… Уйма газет. Ими был покрыт весь пол. Залеплены грязные стекла окна. Они укрывали стол и тумбочку. И даже на кровати Ксюша разглядела несколько пожелтевших экземпляров. Но самого Володи, нахального хозяина всего этого нелепейшего скарба, не было.
Пожалев о своей горячности, обернувшейся для соседа выломанной дверью, Ксюша прошла в общую кухню и оседлала общаковую табуретку.
Стояла та в самом центре, окрас имела неопределенный, но прочностью обладала удивительной. Старожилы поговаривали, что она выдюжила не одно поколение проживавших в этой коммуналке. Неоднократно опускалась на чью-нибудь шальную голову, не раз была сметена чьими-нибудь торопливыми шагами. И что самое интересное — не ломалась. Краска с годами облуплялась, обнажая предыдущий слой, но вот дерево не поддавалось ни баталиям, ни бурным вечеринкам. С годами сей предмет столярного искусства стал культовым. В дни уборок дежуривший по кухне любовно вытирал ее влажной тряпочкой и устанавливал в самый центр.
