Пока поезд с грохотом мчался по туннелю, в голове Элис вдруг зазвучали два далеких голоса, как из старой радиопередачи, которая долетела к ней через десятки лет. Это было зимой тысяча девятьсот сорокового года, в самый разгар немецких бомбардировок. Клемми ненадолго приехала в Лондон – ей дали неожиданный отпуск – и остановилась в крошечной квартирке Элис. Сестры сидели за бутылкой джина и обменивались военными историями: о службе Клемми во вспомогательной транспортной авиации, о работе Элис на расчистке завалов после налетов. Ночь все тянулась, бутылка пустела, и когда сестры расчувствовались, разговор перешел на отца и Первую мировую войну, на пережитый отцом ужас, который Элис и Клемми только-только начали осознавать.
– Папа хорошо держался, правда? – сказала Клемми.
– Да, он не хотел нас обременять.
– Он никогда не говорил о войне. Ни единого слова. В голове не укладывается, как это он все терпел, а после войны отбросил в сторону, как будто ничего и не было. Вот я в старости наверняка заболтаю своих внуков до полусмерти, рассказывая о войне и своих подвигах. А папа был не такой. Я бы в жизни не подумала, что он всю войну провел в окопах. Только представь, топкая грязь, кругом крысы, а главное – гибель товарищей. Он говорил с тобой о войне?
Элис покачала головой.
– Помню, папа однажды сказал, что, к счастью, у него дочери, и, случись еще одна война, его детям не придется воевать. – Она махнула стаканом в сторону армейской формы Клемми и улыбнулась. – Все порой ошибаются.
– Даже папа, – согласилась Клемми. – И что бы он ни говорил, ему все-таки хотелось иметь сына.
– Бабушка Дешиль считала, что все мужчины мечтают о сыне.
Элис не стала добавлять, что вредная старуха высказала свое мнение в октябре тысяча девятьсот двадцатого года, сразу после рождения Клемми, когда упрекала их мать: мол, третья дочь никоим образом не порадует вернувшегося с войны мужа.
– И все-таки в конце концов у него появился сын, – заметила Клемми.
Они обе замолчали – разговор привел их к детству и запретной теме потерянного брата. Сестры сидели, погрузившись в пропитанные джином мысли о прошлом. В квартире наверху заплакал ребенок, где-то завыла сирена. Элис встала, чувствуя, как накренилась комната, собрала пустые стаканы и отнесла их к маленькой раковине под грязным окошком, заклеенным крест-накрест полосками бумаги. Она стояла спиной к Клемми, когда та вдруг сказала:
– Я встретила садовника, который какое-то время работал у нас в Лоэннете, он ехал во Францию.
В холодной тишине комнаты слова прозвучали резко, как будто кто-то чиркнул спичкой. Элис сжала кулаки в рукавах вязаного джемпера, собравшись с духом, повернулась к Клемми и услышала собственные слова.
– Какого еще садовника?
Клемми смотрела на деревянную столешницу, водя по текстуре коротким ногтем. Она не ответила, да и зачем, – обе знали, о ком идет речь.
– Элли, – произнесла она, и от детского прозвища Элис бросило в дрожь. – Мне нужно что-то… я имею в виду… О том, что я видела, когда мы были детьми.
Сердце Элис тяжело упало, словно молотком ударили по часам. Часть ее хотела немедленно закончить разговор, но другая, пьяная часть, которая устала бегать от прошлого и осмелела перед лицом вездесущей смерти и опасности, почти ждала продолжения. Поразительно, как алкоголь развязывает языки.
– Все случилось тем, последним летом. За несколько месяцев до этого мы были на авиационном шоу, и я с ума сходила по самолетам. Помнишь, я даже бегала, раскинув руки, притворялась, что лечу.
Элис кивнула. У нее пересохло в горле.
– В тот день я ходила на аэродром за фермой Джека Мартина. Я любила там бывать, просто смотрела, как взлетают и садятся самолеты, и представляла, что когда-нибудь сама стану летчицей и полечу. Я опаздывала домой и потому срезала путь: пошла через лес вдоль ручья и вышла к старому лодочному сараю.
У Элис поплыло перед глазами; часто моргая, она уставилась на картину с изображением корабля в штормовом море, оставленную предыдущим жильцом. Корабль двигался. Элис с легким удивлением смотрела, как он качается из стороны в сторону.
– Я бы не стала останавливаться, потому что очень проголодалась и спешила домой, но изнутри донесся мужской голос.
Элис закрыла глаза. Долгие годы она страшилась этой минуты, представляла различные варианты развития событий, мысленно репетировала объяснения и оправдания, однако теперь, когда это случилось, не знала, что сказать.
– Я поняла, что там не папа и не мистер Ллевелин, и мне стало любопытно. Я не удержалась и подошла к окну, забралась на перевернутую лодку и увидела… Элис, я не хотела, так получилось. Этот мужчина, садовник…
– Осторожно! – перебила Элис и, рванувшись к столу, сбросила бутылку с джином на пол. Стекло разбилось, Клемми вскочила со стула, отряхивая одежду, ошарашенная неожиданным грохотом и брызгами.
– Прости, – пробормотала Элис, – ты локтем чуть не задела бутылку. Я хотела ее поймать.
Она поспешила к раковине и вернулась с тряпкой, с которой капала вода.
– Элис, прекрати.
– Господи, ты же насквозь промокла!.. Сейчас принесу тебе другую рубашку.
К тому времени как одежду сменили, а разлитый джин вытерли, желание поделиться тайнами исчезло. На следующее утро исчезла и Клемми.
От нахлынувшего чувства облегчения у Элис закружилась голова. Даже записка на столе не испортила настроения. «Тороплюсь, рано улетаем. Увидимся, когда вернусь. Надо поговорить. Очень важно. К.».
Элис скомкала клочок бумаги и поблагодарила бога за временную отсрочку.
Как выяснилось, бог может быть жестоким. Через два дня Клемми сбили над океаном, за четыре мили до английского побережья. Самолет выбросило на берег, но ее тело так и не нашли. В рапорте говорилось: «Вероятно, пилот катапультировался перед тем, как самолет упал в воду». Еще одна потеря в мире, который решил, что человеческая жизнь ничего не стоит. Элис не считала, что события в жизни других людей происходят лишь для того, чтобы она, Элис, могла извлечь из них урок, и терпеть не могла выражение: «Ничего не бывает просто так». Поэтому предпочитала считать обычным совпадением то, что гибель сестры скрыла причастность Элис к смерти брата.
Она по-прежнему видела Клемми – в летние дни, когда глядела на пылающее солнце, и у нее темнело в глазах. Черная точка стремительно неслась в небе, описывала изящную дугу и безмолвно падала в море. Маленькая девочка, которая, вытянув руки, кругами бегала по полю; еще одна исчезнувшая родная душа. «Кто дал бы мне крылья, как у голубя? я улетел бы и успокоился бы».
[18]
Поезд вполз на станцию «Кингз-Кросс», влюбленные встали и направились к выходу. Элис вдруг захотелось пойти за ними, чтобы хотя на несколько мгновений прикоснуться к их пьянящей страсти.
