– Ну, ты у нас писатель. – Бен пожал плечами. – Тебе виднее.
Элис сморщила нос. Только она вошла в раж, как замечание Бена сбило ее с мысли; пришлось вернуться к записям, пытаясь найти нужное место.
– Да, кстати, – сказал Бен, втыкая вилы в землю. – Я понял, что мне не нравится в этих твоих детективах.
– И что же?
– Слишком крупные мазки, отсутствие нюансов, мысль о том, что мораль однозначна. Не похоже на реальную жизнь. Чересчур все банально, как в детской книжке.
Элис словно ножом ударили. Даже сейчас, в восемьдесят шесть лет, шагая по Роттен-Роу мимо футбольных полей, она вздрогнула, вспомнив слова Бена. Конечно, он был прав. И намного опережал свое время. Сейчас «почему» всякий раз легко побивает «как», но в то время Элис не увидела правды в его словах, не поняла, что увлекательная тема, почему простые люди становятся преступниками, тоже достойна внимания, ее интересовали только хитрые уловки и загадки. Элис стало обидно, как будто Бен назвал банальной ее, а не детективный жанр в целом. Пропустив критику мимо ушей, она решительно продолжила пересказывать сюжет будущей книги.
– Конечно, похищенный ребенок должен умереть.
– И почему же она должна умереть?
– Он. Лучше, если это будет мальчик.
– Да?
Бен явно посмеивался, и Элис разозлилась. Она не ответила на его улыбку и продолжила с высокомерным терпением в голосе, словно объясняя очевидные вещи. Еще хуже, она вела себя так, будто учила его чему-то, что человек его положения вряд ли поймет. Ужасно.
– Видишь ли, мальчики представляют большую ценность для рода. Наследуют земли, титул и все такое.
– Ладно, пусть будет мальчик, – покладисто сказал Бен.
От его веселого голоса Элис разозлилась еще больше.
– И все-таки, почему бедняга должен умереть?
– Потому что в детективе с убийством должно быть убийство!
– Еще одно из твоих правил?
Похоже, Бен понял, что она обиделась, и пытался загладить вину, однако задобрить Элис было не так-то просто.
– Правила не мои, – холодно сказала она. – Их придумал мистер Нокс и опубликовал в предисловии к «Лучшим детективным историям».
– А, понятно. Ну, тогда совсем другое дело! – Бен снял перчатки и достал бутерброд, завернутый в вощеную бумагу. – И какие же еще у мистера Нокса правила?
– Детективу не должен помогать счастливый случай или безотчетная интуиция.
– Справедливо.
– Никаких близнецов и вообще двойников, если читатель заранее к этому не подготовлен.
– Да, смахивает на жульничество.
– Не допускается использование более чем одного потайного помещения или тайного хода. Это правило очень важно для моей книги.
– Почему?
– Со временем объясню. – Элис продолжила перечислять правила, загибая пальцы. – Преступником должен быть кто-то, упомянутый в начале романа, но читатель не должен следить за его ходом мыслей. И еще одно, не менее важное правило: детектива должен сопровождать глуповатый друг, Ватсон, который по своим умственным способностям немного уступает – но только совсем чуть-чуть! – среднему читателю.
Бен замер с куском бутерброда во рту, показал на себя и на Элис.
– Кажется, я понимаю, кому отведена роль Ватсона в нашей команде.
Уголки губ Элис поползли вверх, и она не устояла. Бен такой красивый, так ласково улыбается, еще и день прояснился, и солнце выглянуло из-за туч. На Бена просто невозможно сердиться!.. И тут он переменился в лице.
Обернувшись, Элис проследила за его взглядом сквозь просвет в зеленой изгороди. На какой-то ужасный миг показалось, что сзади няня Роуз. На днях Элис видела в окно, как эти двое, няня и Бен, дружески беседовали, и Элис это совсем не понравилось. К счастью, там была не няня Роуз, а всего лишь мама, которая вышла из задней двери дома и теперь сидела на железной скамье, скрестив руки, и от зажатой между пальцами сигареты поднималась едва заметная струйка дыма.
– Не волнуйся, – успокоила Элис Бена, закатывая глаза и слегка нагнувшись, чтобы ее не заметили. – Она нам не помешает, во всяком случае сегодня. Мы не должны знать, что она курит.
Элис старалась говорить небрежно, однако настроение испортилось. Оба понимали, что нужно держать свою дружбу в секрете, особенно от мамы. Элеонор не одобряла их отношения. За последние несколько месяцев она несколько раз вскользь замечала, что знакомых следует выбирать тщательно, а недавно произошла очень неприятная сцена. После ужина мать позвала Элис в библиотеку. Элеонор старалась держаться спокойно, но на ее лице застыло напряженное выражение, и Элис поняла, о чем пойдет разговор. «Элис, такой девушке, как ты, неприлично проводить много времени в компании прислуги. Я знаю, ты не хотела ничего плохого, но люди тебя неправильно поймут. И отец не одобрит. Ты только представь, что он выглянет из окна кабинета и увидит, как его дочь строит глазки какому-то, прости господи, садовнику!»
Элис ни на секунду не поверила, что папа настолько косный, – отцу было наплевать на классовые различия, – однако ничего не сказала. Не посмела. Если бы мать решила, что от Бена одни неприятности, тут же его уволила бы.
– Иди-ка ты домой, – подмигнул Бен. – Мне нужно работать, а тебе – создавать шедевр.
Элис тронула его невысказанная забота.
– Я не боюсь неприятностей.
– Нисколько не сомневаюсь, – кивнул Бен и отдал ей книгу Агаты Кристи.
Элис вздрогнула, когда их пальцы встретились.
– Дай мне знать, когда придумаешь продолжение. – Он с притворным ужасом покачал головой. – Убийство маленьких мальчиков. Кошмар!
* * *
Пока Элис ждала, чтобы перейти Кенсингтон-роуд, мимо проехал автобус номер девять – старый двухэтажный «Рутмастер» с рекламой «Лебединого озера» в исполнении труппы Мариинского театра. Элис подумала, что хорошо бы посмотреть спектакль, но билетов, наверное, уже не достать. Она не ходила на балет, если не могла сидеть достаточно близко и слышать, как пуанты балерин стучат о пол сцены. Не бывает совершенства без тяжелой работы, и не надо убеждать ее в обратном. Конечно, Элис понимала, что иллюзия – часть зрелища и артисты изо всех сил создают впечатление необыкновенной легкости. Да, для многих зрителей важна романтика непринужденной грации, однако Элис не относилась к их числу. Она восхищалась дисциплиной и упорством, как умственным, так и физическим трудом, и была уверена, что представление выигрывает от блеска пота на плечах ведущего танцовщика и сдавленного вдоха балерины в конце сольного номера. Точно так же Элис радовалась, когда замечала связующие элементы в книгах других авторов. Понимание структуры только усиливает удовольствие.
В характере Элис не было ничего романтического. Когда-то она целенаправленно не хотела быть похожей на свою мать; со временем детское стремление стало привычкой. Мамина любимая история, связанная с балетом, относилась к тому времени, когда она встретила папу. «Шел тысяча девятьсот одиннадцатый год, война еще не началась, и весь мир был полон волшебства, – часто рассказывала Элеонор. – Я гостила у тети в Мэйфейр, мы познакомились с вашим отцом, и уже через несколько дней он пригласил меня на русский балет. Конечно, я сразу согласилась, даже не спросила разрешения у своей матери. Представляете, бабушка Дешиль чуть было не отреклась от меня! Но представление того стоило. Какой был чудесный вечер! Изумительный, и мы были так молоды, невероятно молоды!» Здесь мама всегда слегка улыбалась, давая понять, что дети, конечно, не представляют родителей юными, и она это прекрасно знает. «Нижинский в «Le spectre de la rose»
[23] был великолепен. Я никогда не видела ничего подобного! Он танцевал пятнадцатиминутное соло, и время пронеслось как сон. На Нижинском было шелковое телесное трико с десятками нашитых шелковых лепестков, розовых, красных и пурпурных, творение Бакста. Сам танцовщик казался прекрасным экзотическим созданием, ярким грациозным насекомым, которое вот-вот взлетит. Он прыгал без малейших усилий, словно парил в воздухе и едва касался сцены. В тот вечер я поверила, что человек способен летать и возможно все».
