Элис пыталась отмежеваться от Элеонор, но только когда она поняла, что мать была права насчет вселенской справедливости, ее литературный талант проявился во всей красе. Элис отказалась от слепого подражания рационализму золотого века детективного жанра, и в ее жизнь шагнул Диггори Брент, заняв место самодовольных педантичных сыщиков, о которых она писала раньше. Элис рассказывала журналистам и читателям, что увидела его во сне, и отчасти не лукавила. Она нашла его на донышке бутылки виски в последние месяцы войны. Элис думала о Клемми, об их несостоявшемся разговоре о том, что Клемми видела через окно лодочного сарая. Элис до сих пор передергивало при мысли о том, что ее младшая сестра была там в тот день, когда она, Элис, предложила себя Бену. Чрезвычайно довольная собой, она постучала в дверь, держа машинописный экземпляр своего романа. Из всех известных ей детективных авторов кроме нее только Агата Кристи решилась на убийство ребенка, и теперь Элис хотела, чтобы Бен прочитал ее книгу и понял, какая она умная и как ловко развила их совместный сюжет.
До сих пор, спустя несколько десятков лет, Элис слышала голос себя шестнадцатилетней в тот день, когда ее осенило:
– Туннель, Бен, секретный туннель!
– Ты имеешь в виду подземный ход?
– Знаю, ты сейчас скажешь – нереально, неправдоподобно, примитивно, но можешь не утруждаться. Это вполне реально.
Она улыбнулась, как кошка, которая добралась до сливок, и рассказала об их собственном подземном ходе. О потайной дверце рядом с детской на третьем этаже дома, о защелке со старинным механизмом, который срабатывает, только если нажать особым способом, о последних ступеньках, вырубленных в каменной стене, что вели в лес и на свободу. В общем, она практически объяснила, как тайком вынести из Лоэннета ребенка.
* * *
Элис дошла до Челси. Люди с пакетами из бутиков, теснящихся вдоль Кингс-роуд, спешили мимо в обоих направлениях, и впереди уже виднелась лестница, что вела к дому Деборы. На белой колонне у входа виднелся нарисованный черной блестящей краской номер пятьдесят шесть, по бокам нижней ступеньки стояли два горшка с красной геранью.
Посреди площади раскинулся пышный сад для жителей района, черные железные ворота преграждали вход посторонним, и Элис задержалась под густыми ветвями ивы. Здесь было тише, гомон оживленной дороги приглушали высокие викторианские здания, окружавшие площадь со всех четырех сторон. В кронах деревьев щебетали ласточки, и на фоне обычного городского шума их щебетание звучало еще пленительнее, как будто из другого мира. За рифленым оконным стеклом маленькой гостиной виднелась высокая стройная фигура. Элис Эдевейн не привыкла нарушать обещания, тем более когда ее ждали, но сейчас ей захотелось пройти мимо дома сестры. Можно сделать вид, что она забыла о встрече, рассмеяться, когда Дебора позвонит, чтобы выяснить, в чем дело, сослаться на старость. В конце концов, Элис и есть старуха. Не в годах и не пожилая – к ней неприменимо ни одно из тех слов, которые люди используют, потому что считают их более вежливыми и благозвучными. Элис именно старуха, а старым людям простительны кое-какие слабости… Увы, сбежать не получится, отсрочка будет недолгой. Да и время пришло.
Элис постучала и очень удивилась, когда дверь почти сразу открыли. Еще удивительнее было то, что открыла сама Дебора, как всегда изысканно одетая в шелковое платье, плотно облегающее тонкую талию. Волосы сестра собрала в элегантный серебристый шиньон.
Они молча кивнули друг дружке, и Дебора с легкой улыбкой шагнула в сторону, жестом пригласив входить.
Дом сиял чистотой, повсюду стояли роскошные букеты. Элис вспомнила, что уже много лет раз в три дня сестре привозят свежие цветы из дорогого магазина на Слоун-сквер, и посмотрела на свой букетик роз. Внезапно они показались ей жалкими и неуместными. Все же она отдала их сестре.
– Вот, тебе.
– Ох, Элис, спасибо! Какие красивые!
– Не за что. Глупо, конечно. Просто они напомнили мне о маме. Нижинский…
– Костюм Бакста.
Дебора улыбнулась и понюхала цветы. Похоже, она не только хотела насладиться их запахом, но и тянула время. Конечно, тоже, как и Элис, страшилась этой встречи. Бедная добросердечная Дебора, предстоящий разговор ей наверняка не понравится!
Элис последовала за сестрой в маленькую гостиную, где Мария – скорее личная помощница, чем экономка – расставляла на журнальном столике чайную посуду. Держа под мышкой поднос, Мария выпрямилась и спросила, не нужно ли еще чего-нибудь.
– Принесите, пожалуйста, вазу. Правда, красивые розы?
– Очаровательные цвета, – согласилась Мария. – Где их поставить, здесь?
– Думаю, в моей спальне.
Мария забрала у Деборы цветы и деловито вышла. Элис едва сдержалась, чтобы не спросить, как дела у ее мамы и многочисленных братьев и сестер, хоть ненадолго задержать экономку.
Сестры сели напротив друг друга на обтянутые льняной тканью козетки. Элис вдруг заметила на столе книжку с кожаной закладкой, отмечающей страницу почти в самом конце, и сразу, на подсознательном уровне, узнала томик стихов Китса. Папа почти не расставался с этой книгой, долгие годы находил в ней утешение и, даже умирая, сжимал ее в руках. У Элис вспыхнули щеки, словно мама с папой тоже были здесь, ждали, когда она скажет, что наделала.
– Чаю?
– Да, пожалуйста.
Отчетливое бульканье льющегося из носика чая мучительно отдалось в ушах. Все чувства Элис как будто обострились. Она видела, как над краем подноса вьется муха, слышала шаги Марии наверху, ощущала слабый запах лимонной полироли для мебели. В комнате было душно, и Элис оттянула пальцем воротник. Бремя неминуемого признания тяжело давило на плечи.
– Дебора, я должна…
– Нет.
– Прости?
– Пожалуйста.
Дебора поставила чайник на стол и крепко сжала кончики пальцев, стиснула руки и положила их на колени. Лицо сестры было бледное, изможденное, и до Элис вдруг дошло, что она все неправильно поняла. Она здесь не для того, чтобы говорить о Бене. Ее сестра очень больна, возможно, умирает, а она, Элис, слишком поглощенная собой, ничего не заметила.
– Дебора?..
Сестра сжала губы.
– Ох, Элис, мне так тяжело. – Ее голос звучал едва слышно.
– Ты о чем?
– Я давно должна была все рассказать. Я и собиралась, честно. За эти годы столько раз бывало, что я почти… Даже на днях, в музее, когда ты вспомнила Лоэннет и садовника…
Значит, не болезнь. Ну конечно, нет! Элис чуть не рассмеялась над своим безграничным инстинктом самосохранения. Надо же, она сидит в исповедальне и по-прежнему ищет предлог, чтобы увильнуть от исповеди!.. По улице снаружи тяжело покатило вверх такси; Элис заметила черный бок сквозь маркизетовые шторы. Как же ей хотелось оказаться внутри этой машины, ехать куда угодно, лишь бы подальше отсюда.
