Доехав до покосившегося указателя, на котором белая краска за долгие годы облупилась от порывов колючего ветра, Сэди повернула налево. Дорога от побережья была узкой и извилистой, длинные стебли клочковатой травы постепенно захватывали потускневший термакадам, который становился тем тоньше, чем дальше в лес уходила дорога. Рассвет еще не разлился по небу, и пришлось включить фары. Сэди ехала медленно, внимательно разглядывая разросшиеся на обочине кусты: искала въезд в Лоэннет. Элис сказала, что ворота из кованого железа находятся в стороне от дороги и почти незаметны из-за причудливого узора, – даже в лучшие годы семейства Эдевейн их почти полностью оплетал свисающий с деревьев плющ.
Конечно, Сэди чуть не проехала мимо. Только заметив в свете фар край потускневшего столбика, она догадалась, что это и есть ворота. Тогда она сдала назад, съехала с дороги, выскочила из машины и нашла в связке ключей Элис тот, на котором было написано «Ворота». От волнения пальцы не слушались, и Сэди попала ключом в замок только после нескольких попыток. Ржавые створки никак не открывались, но Сэди всегда становилась неожиданно сильной, если того требовали обстоятельства. Она распахнула ворота ровно настолько, чтобы проехать.
Сэди впервые приближалась к дому с этой стороны, и, наконец, выехав из густого леса, она поразилась, как хорошо поместье спряталось в собственной долине, отгородившись от всего мира густым ильмовником. По подъездной аллее Сэди переехала через каменный мост и поставила машину под ветвями огромного дерева на гравийной площадке, на которой кое-где торчали пучки травы. Солнце еще не встало, когда Сэди закрыла калитку и вошла в сад.
– Да вы рано, – сказала она, заметив Клайва, сидевшего на краешке большого вазона.
Старик помахал рукой:
– Я ждал этого семьдесят лет, не могу больше ждать ни одной лишней минуты.
Прошлой ночью Сэди позвонила ему и рассказала о встрече с Элис. Он выслушал, и его потрясла новая версия, что Тео Эдевейна убил отец.
– Я был уверен, что мальчика похитили, – сказал он. – Все это время надеялся, что когда-нибудь его найду.
Голос старика дрожал, и Сэди поняла, как близко к сердцу он принял это дело.
– Мы еще не закончили. Ради этого малыша мы должны выяснить, что произошло той ночью.
Сэди рассказала о ключах и о том, что Элис разрешила обыскать дом.
– Я говорила с ней перед тем, как позвонить вам, упомянула, что вас до сих пор интересует это дело и что вы мне очень помогли.
Сейчас Сэди и Клайв стояли под портиком и Сэди пыталась открыть переднюю дверь. На какой-то ужасный миг показалось, что замок заело и ключ не повернется, затем раздался долгожданный щелчок, и дверь открылась. Сэди и Клайв перешагнули порог Дома на озере.
Внутри пахло плесенью. Они не закрыли за собой дверь, и когда Сэди оглянулась, то увидела, что пробуждающийся мир стал словно ярче. Хорошо просматривались заросшая травой дорожка и озеро, которое поблескивало под первыми лучами утреннего солнца.
– Как будто время остановилось, – тихо произнес Клайв. – С тех пор как мы здесь работали, ничего не изменилось.
Он повертел головой, осматривая углы.
– Кроме пауков. Пауки определенно новые, – заметил он и спросил, встретившись взглядом с Сэди: – Откуда вы хотите начать?
Сэди ответила таким же слегка благоговейным тоном. Что-то в этом давно заброшенном доме взывало к некоторой театральности.
– Элис считает, что мы найдем доказательства в кабинете Энтони или в письменном бюро Элеонор.
– А что именно мы ищем?
– Все о состоянии Энтони в тысяча девятьсот тридцать третьем году, за несколько недель до Иванова дня. Письма, дневники… В идеале, конечно, – подписанное им признание.
Клайв улыбнулся, а Сэди продолжила:
– Мы больше успеем, если разделимся. Может, осмотрите кабинет, а я пока займусь бюро? Через пару часов встретимся и сравним записи.
Сэди остро чувствовала молчание Клайва, пока они бок о бок поднимались по лестнице, видела, как он осматривается, слышала его глубокий вздох, когда они остановились на площадке второго этажа. Можно только представить, каково старику вернуться в дом через несколько десятков лет. Семьдесят лет дело Эдевейнов не давало ему покоя, семьдесят лет он надеялся его раскрыть. Сэди вдруг стало интересно, вспоминал ли Клайв ночью подробности начального расследования, встали ли на свои места кусочки головоломки, которые раньше, казалось, никуда не подходили?
– Я больше ни о чем не мог думать, – признался Клайв, когда Сэди его спросила. – Я как раз собирался лечь спать, когда вы позвонили, и после этого не сомкнул глаз. Буквально видел, как Энтони Эдевейн не отходил от своей жены, когда их опрашивали. Тогда я решил, что он ее поддерживает, чтобы она не сломалась после пропажи ребенка; теперь мне кажется, что их сплоченность была какой-то неестественной. Как будто он следил, чтобы она не проговорилась.
Сэди хотела ответить, но в кармане джинсов зазвенел телефон. Клайв махнул рукой, показывая, что идет наверх в кабинет Энтони, и Сэди кивнула, вытаскивая мобильник. Сердце ухнуло, когда на экране высветился номер Нэнси Бейли. Сэди считала себя экспертом по расставаниям и думала, что вежливого «до свидания и всего наилучшего» вполне достаточно: сдержанный, даже мягкий способ отделаться от человека. Увы, здесь, похоже, нужен более откровенный подход. Только не сейчас. Сэди выключила звонок и сунула телефон в карман, решив разобраться с Нэнси Бейли в другой раз.
Комната Элеонор находилась через две двери дальше по коридору, но Сэди застыла, не сводя глаз с потертой, кое-где покрытой пятнами плесени ковровой дорожки, которая застилала следующий пролет лестницы. Нужно было кое-что сделать, а потом уже идти в комнату Элеонор. Сэди поднялась этажом выше и прошла до конца коридора. На стенах висели многочисленные портреты нескольких поколений рода Дешиль, а за каждой приоткрытой дверью скрывались обставленные комнаты, где сохранилось все до мелочей: лампы на прикроватных столиках, книги, гребни и зеркальца. Жутковатое зрелище; казалось, здесь надо двигаться бесшумно, чтобы не нарушить царящую в доме тишину. Рассудок воспротивился совершенно иррациональному чувству, и Сэди кашлянула.
Дверь в детскую была закрыта. Дойдя до нее, Сэди остановилась. Последние две недели этот миг не раз возникал в ее воображении, однако сейчас, на пороге детской Тео, все ощущалось намного реальнее, чем она себе представляла. Хотя Сэди обычно не придерживалась ритуалов и суеверий, она нарисовала в мыслях образ Тео Эдевейна, большеглазого, круглощекого малыша с газетных фотографий, и напомнила себе, что его комната священна.
Сэди тихо открыла дверь и шагнула внутрь. В комнате стояла духота, когда-то белые, а теперь посеревшие занавески побила моль, и солнечный свет беспрепятственно проникал в детскую. Старинная чугунная кроватка напоминала, каким маленьким и беззащитным был Тео Эдевейн в тысяча девятьсот тридцать третьем году. Кроватка стояла на круглом коврике, а за ней, у самого окна, виднелось кресло, обтянутое ситцем, в свое время ярким и веселым, но теперь вылинявшим до невыразительного бежевого цвета. И неудивительно – за несколько десятилетий пыль, насекомые и солнечные лучи сделали свое дело. Полка со старыми деревянными игрушками, лошадка-качалка под окном, древняя детская ванночка в углу – все это было знакомо по фотографиям из газет, и Сэди испытала слегка неприятное чувство, что смутно узнает комнату, как будто видела ее во сне или помнит с детства.
