Я, конечно, научил ее всем играм, и она, бедняжка, так старательно в них играет. Но чувствуется, что это не для нее. Вероятно, думает, что все эти дела в дальнейшем будут производиться исключительно по старинным рецептам. Да, милая, конечно. Что бы я делал без твоих записей? Да здравствуют старинные рецепты! Разумеется, я очень рад и, честное слово, даже не знаю, как выразить свою благодарность. Стоп.
— А знаешь что? У меня идея! Едем сейчас же! — Джеймс бодро вырвался из глубоких недр мягкого кресла, в котором привык расслабляться после трудового дня, и протянул Памеле пустую чашку.
Ее глаза радостно засверкали:
— Едем! А куда? Как одеваться? Мне взять какие-то документы?
— Нет-нет, — поспешно помотал головой Флендер, мгновенно почуяв опасный поворот. — Ты прекрасно выглядишь, прямо сейчас и двинемся. Как хорошо, что ты как раз сегодня сделала маникюр.
— Маникюр? А разве это важно? Наверное, муниципальные службы уже не работают, — бессвязно бормотала Памела, наскоро поправляя волосы и кидаясь в гардеробную.
Не отвечая, Флендер накинул пиджак и проверил бумажник. Так же загадочно улыбаясь, подвел подругу к машине, учтиво открыл ей дверцу и уселся за руль.
Взволнованная Памела ни о чем не решалась спрашивать и за полчаса, пока они ехали до центра, успела мысленно перебрать все возможные версии ожидаемого приятного события. Но меньше всего она ожидала того, что произошло.
Флендер остановил свой «лексус» возле самого дорогого ювелирного магазина. Торжественно повел ошеломленную девушку к таинственно сияющей витрине с драгоценностями. И с самодовольным видом указал продавцу на изящный золотой перстень с крупным изумрудом.
— Я думаю, это как раз для твоей чудной ручки. Ну вот видишь, я оказался прав, как всегда. Нравится?
Памела широко улыбнулась, стараясь всеми силами скрыть разочарование. В конце концов, перстень действительно был замечательный и идеально украсил тонкий безымянный палец руки, не привыкшей носить подобные украшения.
Флендер величественно оплатил драгоценность, не утомляя подругу деталями вроде того, что стоимость приобретенного сокровища как раз соответствовала экономии на ее зарплате, поскольку безотказная новая сотрудница неплохо заменяла уволенных лаборанток. А вкладывать капитал в драгоценности практично и дальновидно.
Щедрость и красота подарка не только скрасили тяжесть от неожиданного поворота ситуации, но и вызвали новый прилив благодарности, которую Памела изо всех сил проявляла ночью. Ведь это был первый дорогой подарок от любимого мужчины. Правда, он оказался и последним.
Сам же Флендер счел вполне заслуженным и справедливым назвать это тактический ход отличным. Памела часто вынимала перстень из коробочки, любовалась им и не заводила речи о замужестве. Однако Джеймс успел хорошо изучить выражение лица подруги и читал, как по книге, что думать об этом она не переставала. Следовательно, каким бы удачным ни был прием с подарком, он оказался всего лишь этапом на нелегком пути избавления от неотвязной помехи. А значит, операция по освобождению заложника любви Джеймса Флендера требовала новых, вероятно более крутых и быстрых решений.
Что-что, а разить насмерть он умел. В переносном, понятно, смысле. Но острота одновременно решаемых производственных проблем — ведь на кону стояла вся будущая карьера! — требовала осторожности. Таким образом, несчастному заложнику приходилось каждый день соблюдать компромисс, все тщательнее и неукоснительнее увеличивая дистанцию в общении.
И Джеймс становился все сдержаннее и холоднее с Памелой. Этот холод она ощущала всей кожей, какой бы горячей ни выдавалась ночь. По утрам она плакала, стоя под душем — чтобы возлюбленный не догадался о ее слезах, — не в силах понять, почему не удается вернуть ту нежность, пылкость, радость, которую Джеймс так щедро отдавал ей в первые дни.
Надоела, да! — твердила она себе. Я ему просто надоела. Наверное, любому мужчине приедается одна и та же женщина. Но он-то мне не надоел! Я-то его люблю! Я люблю только его, и никому больше принадлежать не собираюсь! Как же быть? Как быть? Что мне делать?!
И ни он, ни она не могли найти выхода.
Выход нашелся сам. Случайно или закономерно — тогда этого не мог понять никто из сотрудников лаборатории Джеймса Флендера.
7
Одной из своих главных задач, выходящих за рамки служебных инструкций, Памела считала научную обработку наблюдений, зафиксированных в ее многолетних записях. Потрепанные, замусоленные толстые тетради хранились в личном сейфе Флендера, и Памела невероятно гордилась, заставая Джеймса за их внимательным изучением.
Она не раз пыталась принять участие в их обсуждении, начинала комментировать написанное, но чем дальше, тем чаще натыкалась на ласковый и твердый отпор.
— Твой почерк я разбираю без труда, дорогая, — улыбаясь похлопывал ее по руке Джеймс. — А перевести его на язык современных технологий, боюсь, тебе будет не под силу.
— Ты обещал помочь мне с поступлением в университет, — настырно напоминала Памела. — Я выучусь и буду тебе помогать по-настоящему.
— Детка, университет — это не курсы, а к тому времени, когда ты его закончишь и получишь хотя бы степень бакалавра, мы, вероятно, уже закончим с этой темой, — кивал Флендер на закрытую тетрадь. — Но все может быть, а ты умница и справишься, я это всегда говорил. И снова повторяю: я очень благодарен тебе за эти записи. Очень тебя ценю, очень люблю. Иди ко мне, крошка. Дверь закрой.
Новые несомненные свидетельства любви и благодарности, получаемые между делом, все больше отдавали для Памелы той горечью, которую могли в свое время почувствовать наиболее тонкие ценители молока фермы «Ройал-Джордж».
Хотя за всю жизнь она прочла не больше десятка книг, включая Библию, и нигде не училась, кроме местной школы, новая жизнь, к которой приобщил ее любимый, разбудила в ней все растущую любознательность, хваткость, способность быстро усваивать и применять новую информацию.
Памела пыталась знакомиться с литературой, стоявшей на лабораторных стеллажах, освоила компьютерные премудрости, стала добросовестным читателем сетевых публикаций на темы, близкие к местным, и, не решаясь обращаться к самому Флендеру, более смело обсуждала эти вопросы с другими сотрудниками лаборатории.
Особенно, казалось, благоволила ей старшая ассистентка доктора Флендера, пожилая мисс Мей Рекордс. Она внимательно выслушивала беспомощные рассуждения и предположения Памелы, кивала, улыбалась, терпеливо поправляла и объясняла непонятное. Памела радовалась, находя позднее свои слова в лабораторных отчетах за подписью «М. Рекордс», хотя с огромным трудом узнавала их в строгих формулировках. Но, так или иначе, ее слушали, ее признавали. И в этом уже было немыслимое счастье.
А упоминать меня как автора этих слов, конечно, невозможно, объясняла себе Памела, водя пальцем по сухим строчкам с цифрами и формулами. Я ведь неученая. Но Джеймс обещал помочь мне поступить в университет. Или в колледж. Только бы получить грант! Тогда, конечно, встанет вопрос о том, что нельзя держать такого полезного работника, как я, на такой скромной должности, как младшая лаборантка.
