Он вывел ее в узкий бетонный коридор и подтащил к точно такой же двери, из которой они только что вышли.
Еще одна пыточная, догадалась Соня, потому что из-за двери были слышны чьи-то рыдания. Мужские, между прочим!
– Входи, входи, не стоит стесняться своей наготы, – подтолкнул ее Хромин через порог. – Такую красоту нельзя прятать под одеждой. Входи, милая.
Она вошла и еле удержалась на ногах, теперь уже не от боли, а от очередной волны страха.
Бетонный мешок был точно таким же, где пытали и ее. Та же скудная меблировка. Точно такой же стул в центре, и на нем теперь корчился… Сандро.
Соня не знала, как выглядит она после того, что с ней сотворил Хромин, но Сандро выглядел ужасно. Лицо надулось синевой, голые плечи и живот – предмет его всегдашней гордости – были исполосованы то ли кнутом, то ли ремнем. По истерзанному подбородку текли кровавые слюни.
– Боже мой! Ну ты и чудовище!!! – шепнула она едва слышно в спину Хромину.
Тот услышал, обрадованно хихикнул и молвил, оборачиваясь:
– Еще какое, детка! Еще какое!!! Эй, парень! Узнаешь эту девицу?
Сандро вздрогнул, поднял на вошедших мутные глаза, смотрел какое-то время бездумно и вдруг как взвизгнет, начав тыкать в Соню разбитыми пальцами:
– Это она! Эта сука ее забрала от моего дома! Я видел в окно!!! Клянусь, это так!!!
Все… Это был окончательный приговор ее надеждам на возможное освобождение. Теперь ее уже никто не выпустит отсюда. И это чудовище в облике человека станет живьем с нее сдирать кожу, лишь бы узнать, где теперь прячется ото всех Катерина Старкова.
Зачем она помогла?! Зачем не сказала правды Хромину? Что двигало ею, когда она начала ему лгать и изворачиваться? Благородство или упрямство? Неожиданный вопрос, который она катала теперь в голове, привел Каледину в замешательство.
А действительно, из каких таких побуждений она не выдала Катьку? Не от любви же к ближнему, черт возьми, она терпела побои и издевательства. Нет, однозначно. И не из чувства вины перед подругой. Чего уж греха таить, в глубине души испытывала тайное удовлетворение, когда Сандро воспылал к ней страстью. Тайное удовлетворение, изрядно подпитавшее тогда ее самомнение. Она же себя любила? Любила! И любила, когда ее любили другие, пускай хоть и на одну ночь, черт с ней.
Тогда почему она принялась изворачиваться, доводя его тем самым до бешенства?
Наверное, и впрямь все дело в упрямстве. В ее диком упрямстве и нежелании идти на поводу у гадкого красавчика со змеиными глазищами. Доупрямилась, теперь вот получит сполна.
– Ты проходи, Софьюшка, проходи, чего в дверях топтаться, – ласково так пригласил Хромин, отступая к дальней стене, где томился один из его помощников. – Присядь вон хоть на раскладушку, в ногах ведь никакой правды. Правда вся, она на языке, Софьюшка. Как считаешь?
Она считала так же, поэтому послушно кивнула ноющей от побоев головой.
– Умница, – похвалил ее Тарас, продолжая веселиться. – А коли в языке вся правда, как ее с него стребовать? Нет никаких соображений?
Она снова без слов подергала плечами.
– А я, представь себе, знаю! – Он вдруг ударил в ладоши и захохотал в полное горло. – Мы станем правду с твоего языка вытягивать, малыш! Вытягивать клещами, щипцами, пассатижами, всеми имеющимися у меня подручными средствами. Согласна?
– Нет! – Каледина в страхе попятилась. – Не согласна!
– Есть варианты? – по-звериному оскалился Хромин.
– Есть, – понуро опустила она голову.
– И?
– Я все расскажу, – решилась она, корчась всем телом.
– Что расскажешь, дорогуша? – Хромин принялся нарезать круги по бункеру, постепенно сокращая между ними расстояние. – Уточнение будет без хирургических вмешательств или как?
– Без вмешательств! Я расскажу, все расскажу!
– Ну! Что расскажешь?!
– Где сейчас Катька Старкова, расскажу, – всхлипнула Софья, с ненавистью глянув на Сандро, который принялся стучать себя в исполосованную хлыстом грудь и кивать разбитой головой.
– И где она?
– Она… она сейчас на моей даче. Записывайте адрес…
Глава 17
Старковой не спалось ни днем, ни ночью. Она, будто привидение, бродила по чужому дому. Поочередно, как та девочка из сказки, укладывалась в трех спальнях, пытаясь уснуть, не получалось. Подходила к холодильнику, заставляла себя съесть хоть что-нибудь, но желудок, протестуя, не принимал даже бутерброда с любимой колбасой. Все, что еще могло ее радовать, это сигарета и кофе, кофе и сигарета. На второй день, сидя в Сонькином подвале, докурилась до такой степени, что перед глазами поплыли радужные круги. Пришлось идти все же на кухню, варить себе яйца, наводить их с майонезом и с силой проталкивать внутрь. Не бог весть какая, но все же еда.
И еще жара ее изводила до непереносимого зуда во всем теле. Она часами простаивала в душе, не вытираясь, шла нагишом по дому и уже через несколько минут снова казалась себе грязной и липкой. Сквозняка хотелось до судорог. Хоть крохотного дуновения пускай и знойного воздуха, а хотелось. Но Сонька категорически запретила даже подходить к окнам и дверям, куда уж тут было их приоткрывать.
– Привлечешь внимание соседей! – отчеканила та, грозя ей пальцем напоследок. – Это не в твоих интересах.
Приходилось подчиняться, интерес и в самом деле был только ее, не Сонькин.
Отключенный телефон тоже жутко действовал на нервы. Она сотни раз распахивала свою раскладушку, таращилась в черный мертвый монитор, со вздохом закрывала ее и со стоном валилась в подушки.
Ей осточертело бездействие, угнетала неизвестность. Да и Сонька, тоже хороша, обещала приехать при первой возможности, проведать ее, сообщить новости, если те случатся вдруг, а сама…
Сама не приезжала и не подавала никаких вестей.
Днем Катерина развлекала себя тем, что потихоньку из-за шторки наблюдала за жизнью отдыхающих по соседству. Смешно, но она вдруг поймала себя на мысли, что запросто смогла бы так же вот, как молодая женщина в смешной белой панаме, копаться с цветами. Находила же та в этом удовольствие, с улыбкой подставляя миловидное лицо солнцу, и Катерина смогла бы.
Она бы тоже ковырялась с упоением в земле, натянув до локтя неуклюжие ядовито-желтые перчатки. Обрывала бы подсохшие листочки, горевала о нераскрывшемся бутоне и еще…
И еще Катерина точно с такой же любовью и заботой наблюдала бы за своими детьми, которые резвились чуть левее клумб. Там – левее – у ребятишек имелся надувной бассейн. Большущий такой, небесно-голубого цвета, со смешными глазастыми рыбами на пышных раздутых боках. Двое детей, мальчик и девочка, почти ровесники, не вылезали из воды, все больше ее разбрызгивая, чем купаясь. Они визжали, хохотали, швыряли друг в друга надувных уток и дельфинов и затихали минут на пять, когда мать слегка покрикивала на них. Приструненные ребятишки принимались шептаться, хихикать в ладошки, а потом все заново – смех, визг, брызги.
