Катерина иногда смеялась вместе с ними, слишком уж потешным выглядел мальчик, когда сестра надела ему на голову широкопалый резиновый лист искусственной лилии.
Вечером тоска на нее накатывалась с новой силой. Это когда начинало смеркаться и в соседний дом возвращался муж, отец и хозяин.
Его здесь ждали буквально все. У Старковой настолько разыгрывалось в такие моменты воображение, что казалось, будто и надувные дельфины, покачивающиеся в бассейне, разворачивали в его сторону улыбчивые резиновые мордочки.
Семья усаживалась в беседке, которая располагалась в трех шагах от Сонькиных окон, за ужином. Все было очень красиво и чинно. Всякий раз на стол стелилась свеженькая скатерть с острыми, хрустящими на вид складками. Ставился белоснежный сервиз. На широком блюде выносилась молодая картошка с укропом. Крупно нарезанные помидоры в глубоком стеклянном салатнике. И еще было либо вареное мясо, каждому по огромному куску, либо запеченная до хруста курица. Заканчивалось все чаепитием с непременным пирогом, клубникой со сливками, персиками в вазе и шоколадными конфетами.
Дети, позабыв о дневных шалостях под снисходительным оком матери, при отце смирели, персиковые косточки и конфетные фантики аккуратно укладывали в чайную тарелочку, а после ужина принимались вместе с родителями таскать со стола посуду в дом.
Упоительными бывали их вечера, и Катерина, невзирая на собственную непримиримость к завистливым людям, им все же немного завидовала.
Она тоже хотела так! Чтобы днем визг и смех с резиновыми игрушками и брызгами воды. Чтобы вечером все неспешно, по-домашнему, с любовью. Поздним вечером купание, милые пижамки, перед сном непременные детские сказки, а ночью…
Ночь должна будет принадлежать только им двоим. Ей и… Кириллу!
Только его она теперь видела рядом с собой, только его детей хотела нянчить и купать в лохматой пене перед сном и только на его плече хотела засыпать, уморенная насыщенным днем и любовью.
Почему она поняла это только теперь?! Почему именно тогда, когда все внутри жует и леденеет от страха и гулкой, как черная дыра, неизвестности?
В такие моменты ей особенно остро хотелось ему позвонить. Просто набрать его номер, услышать его отрывистое «да», потом принять на душу его гнев, повиниться и попросить приехать и забрать ее, к чертовой матери, отсюда, где все чужое. Дом, стены, мебель, еда – все чужое, и чужое счастье за окном, которого у нее никогда не было и которого ей теперь захотелось так остро.
Очередной ужин в соседнем дворе затянулся дольше обычного. Муж, отец, хозяин сделал таинственное лицо, поиграл смешно бровями и достал из внутреннего кармана домашней вельветовой куртки четыре авиабилета, развернув их веером. Будто специально развернул, чтобы Старковой было лучше видно для пущей зависти.
Ой, что тут поднялось! Такой гвалт, такой хохот. От привычной чинности не осталось и следа. Ребятня носилась вокруг стола, распевая, что на ум взбредет. Жена обвила руки вокруг шеи мужа и со счастливым смехом без конца целовала его в щеку.
– Ну и уезжайте, черт с вами! – отпрянула Катерина от окна, почувствовав, как глаза наливаются слезами. – Обойдусь и без вас, блин горелый…
Больше ведь из окна смотреть было не на кого. По другую сторону жили пенсионеры. И ничего, кроме их согбенных спин днем и занавешенных газетами физиономий вечером, Катерине рассмотреть не получилось. Одна была радость – эта семья. Но и они ее покидали.
Она заперлась в ванной, будто кто мог войти к ней туда и помешать с упоением уливаться слезами. Провалялась в ароматной воде почти час, закуталась потом в халат, улеглась в столовой на гостевом узком диванчике под тем самым окном, из которого наблюдала семейное счастье Сонькиных соседей, и неожиданно для самой себя очень скоро уснула.
Проснулась глубокой ночью от страшного ощущения, что на нее кто-то смотрит из темноты. Она даже сесть не решилась, так и осталась лежать, свернувшись комочком, только глаза распахнула широко, пытаясь привыкнуть к темноте.
Нет, кажется, показалось. Никого не было. Лунный свет сквозь тонкие шторы неплохо подсвечивал, и предметы были вполне различимы, и ничего к ним не прибавилось, кроме разве…
Кроме гула машинного мотора где-то совсем рядом с воротами Сонькиной дачи.
Машина! Точно, машина подъехала! Неужели блудная Софья все же сжалилась и решила навестить ее в столь неурочный час? Ну наконец-то!
Катерина сползла с дивана. На цыпочках пробралась к окну, выходившему на дорожку от ворот до входной двери. Чуть отодвинула шторку и выглянула из окна.
Да, машина какая-то стояла, и хотя саму ее видно не было, но свет фар вспарывал ночную темноту преотлично. Сначала ничего не происходило. Потом, кажется, будто кто-то скребся о ворота, пытаясь их открыть. Но почти тут же все стихло, никто не появлялся, но и машина не уезжала. А через какое-то время, в течение которого Старкова перепробовала на вкус все возможные свои страхи, на дорожке из-за угла дома показался человек.
Это была не Каледина! Это был кто-то другой. Но вот кто, мужчина или женщина, Катерина рассмотреть пока не могла.
Этот кто-то, крадучись, подошел к двери и постучал. Катерина замерла, чувствуя невероятную странную слабость в коленях. Доведись ей сейчас открывать, с места ни за что не стронется, вот как!
Стук между тем повторился еще и еще, и вдруг незнакомый женский голос сердито позвал:
– Старкова Катерина! Ты здесь или нет, черт бы тебя побрал?! Открывай немедленно, если жить хочешь!
Ее будто кто подстегнул сзади. Забыв о запретах, перечисленных перед отъездом Калединой, Катерина рванула к двери, повернула ключ в замке, распахнула дверь и, отступая на шаг перед напористой дамой, спросила:
– Ты кто?
– Кто-кто?! Конь в пальто! Поехали немедленно! Спасибо, что по объездной не додумалась ехать, иначе опоздала бы! Поехали немедленно, хроминские боевики тут будут с минуты на минуту. Ох и ввязалась я на бедную мою голову! Поехали, говорю, чего бородой трясешь, как коза?!
Катерина хотела было внести уточнение и сказать, что бородой трясет козел, а не коза, но зубы стучали, а язык не ворочался. Тут еще дама, не дав опомниться, ухватила ее за рукав халата и потянула на улицу прямо босиком.
– Погоди ты! – попыталась вырваться она. – Мне же надо собраться! Вещи взять и телефон!
– Вот они сейчас через пару минут подъедут, тогда тебя и соберут, мать твою. Или мы едем сию минуту, или я уезжаю одна, – оборвала та ее протест, продолжая тянуть за собой.
– Но как же так?! Соня приедет, а меня…
– Соня твоя теперь уже никогда сюда не при-едет, я думаю. Едем!
И Катерина побежала следом за незнакомкой по дорожке к воротам, как была, босиком, в халате на голое тело. Бежала и то и дело оглядывалась на дверь Сонькиной дачи. Она ведь ее даже не заперла, прикрыла просто. Вот беда, вот беда! Приедет хозяйка, а тут полное разорение. Так, минуточку! Девушка сказала, что Сонька никогда уже не при-едет сюда, а почему?!
