– Подскажу! – Он отшвырнул вилку, взгромоздил локти на стол и обхватил разрывающуюся от мыслей голову руками. – За тем я и здесь, Старкова, чтобы подсказать.
– И как мне теперь жить, Кирюш? – Ей снова захотелось заплакать, и она, не сдержавшись, всхлипнула. – Что ты предлагаешь?
– Со мной предлагаю тебе жить, Старкова! Только со мной! И не смей реветь, слышишь.
Он уже не мог больше злиться на себя и кричать на нее. Он сорвался с места, стащил ее со стула, прижал ее непутевую голову к своему плечу и зажмурился.
– Катька, а я ведь люблю тебя, оказывается. Да так люблю, черт, что самому страшно.
– И я, Кирюш. И я… – ревела она уже вовсю, смешно хлюпая носом и вытирая щеки о его рубашку. – И я так люблю, что страшно.
– Чего делать будем, Старкова? Жениться ведь надо, а? Что скажешь?
– Наверное, только… – Катерина подняла заплаканное лицо. – Обещай мне одну вещь. Пожалуйста!
– Какую?
Он сразу насторожился. Черт его знает, о чем она попросит?! Вдруг какой-нибудь привилегии для Сандро или отсрочки какой-нибудь потребует. Он ведь ждать не намерен, не в его это силах. Жизни самой всегда для настоящего счастья бывает мало, а если еще и снова ждать. Сколько можно? Он и так всю жизнь свою ждал этой минуты.
– Я хочу надувной бассейн на зеленой лужайке, – прошептала Катя, захлебываясь слезами. – Малышей в нем, и чтобы ты каждый вечер ужинал с нами-и-и…
– А завтракать можно? – Он гладил ее по волосам. Впервые в жизни гладил так, как всегда хотел и никогда не решался. – Дурочка ты у меня, Старкова. Ох и дурочка…
– Опять, да? Опять дура? Опять старая, да?! – шептала она сквозь слезы, вцепившись в Дедкова, словно он мог сейчас снова исчезнуть на долгие-долгие года.
– Нет… Не старая, любимая. И не дура, а дурочка.
– Есть разница?
– Существенная. – Он чуть отодвинулся, вытер ей лицо и, посерьезнев, снова на нее прикрикнул: – Слушай, хватит уже реветь! Давай, что ли… Давай, что ли, поцелуемся за столько лет по-нормальному!
