Алисе не было жалко Вешенкова. Ей было жалко Матвеева. Несчастному кто-то проломил голову прямо на пороге ее квартиры.
За что?! Кто?! Конкуренты? Тайные завистники? Разве у него такие были?
Были, наверное. Антон взлетел довольно быстро, так же стремительно укрепился на отвоеванных позициях и…
Нет, ну не то все это! Не в конкурентах дело. Конкуренты не стали бы подкарауливать Матвеева возле ее двери и бить по голове. В их среде действуют другие законы и правила. Она не знала, какие точно, но что-то связанное с огнестрельным оружием, обычно снабженное оптическим прицелом и глушителем.
В случае с Антошей все было не так. Никаким профессионализмом там и не пахло, скорее варварством.
— А вы договаривались о встрече? — вдруг спросил Вешенков, прекратив нытье о покинувшей его жене.
— Нет. Он был у меня незадолго до того, как вы за мной пришли. Мы разговаривали насчет тех фотографий… — тут она вспомнила, что Вешенков ни сном ни духом, и в двух словах пересказала ему то, о чем уже знал его коллега. — Он мне и раскрыл глаза насчет этого сайта в Интернете. Я еще, если честно, вдруг его заподозрила. Думаю, может, это Антон мне гадит из желания отомстить за несговорчивость и для того, чтобы… Ой, да ну чушь это все! Он, конечно, обо всем догадался и обиделся. Ушел… Потом вы… И он зачем-то вернулся… Зачем?!
Вешенков вдруг густо покраснел, покрутил шеей, словно пытаясь высвободить кадык из тесного кольца галстука. Только не было никакого галстука на нем. И рубашки не было. Трикотажная кофта с дурацкой полустершейся эмблемой и растянутым горлом под вытертой джинсовой курткой. Из дома ведь выдернули, некогда было переодеваться.
— Он вернулся, потому что ждал вашего возвращения, видимо, — ничуть не становясь бледнее, выдавил из себя Вешенков. — Он выхлопотал для вас подписку о невыезде у нашего прокурора. Попенков… Вам эта фамилия ни о чем не говорит? Они не родственники с пострадавшим?
Алиса качнула отрицательно головой, заплакав.
Антоша, оказывается, знал о ее аресте! Знал и всячески содействовал ее освобождению. Когда получилось помочь, тут же поспешил к ней. Как же иначе? Он же не мог бросить ее в беде? Даже если у него теперь Ангелина имеется.
Он спешил, а его тут уже поджидали! Или нет? Ждали ее? А Антон попал случайно?
— С этим еще разбираться и разбираться, Алиса Михайловна, — посетовал Артур Всеволодович вслух в ответ на ее мысли и виновато оскалился, пытаясь улыбнуться. — Думаю, в убийстве вашего шефа не все так просто, как казалось на первый взгляд. Ваш дружок вот теперь еще пострадал. А у вас на этот момент алиби имеется, так что…
Он ведь точно говорил все это с сожалением! И про то, что Антон в дружеских связях с их прокурором состоит. И про то, что у нее на момент нападения на дружка этого алиби имеется.
Как бы просто было бы, не окажись его у нее! Списал бы все на Соловьеву — и дело с концом! Ну, переклинило у бабы в этот день и что с того?! Ну, пошла масть у нее на то, чтобы мужиков косить направо и налево…
Противный! Жуть какой противный этот Вешенков, хотя Валера и считает его профессионалом с большой буквы. И жена от него вот ушла. Не просто же так. Натерпелась, видать.
Телефон зазвонил в тот самый момент, когда Вешенков снова двинул на кухню за водой. Никакие уговоры не действовали на Алису, она плакала и плакала беспрестанно. Он терпел-терпел, ну и решил снова плеснуть ей в лицо ледяной водички. Только поднялся с удобного дивана, как телефон.
— Вы! — Алиса затрясла слабой рукой, отнимая ее от вспухших глаз. — Возьмите вы трубку!
Артур Всеволодович подобрался как-то сразу, осторожно снял трубку с аппарата и едва слышно выдохнул дежурное «алло». Невидимый Алисе собеседник был немногословен, Вешенков даже не успел ничего ответить или спросить. Возвращая трубку обратно на аппарат, он дернул плечами и пробормотал своим противным равнодушным голосом:
— Я же говорил, что все будет нормально. Прооперировали вашего дружка. Травм, несовместимых с жизнью, нет. Сейчас он в реанимации, но опасности никакой. Завтра вам можно уже будет навестить его.
И опять ей показалось, что Артура Всеволодовича не обрадовало это известие. Но, может, все-таки показалось, не такой уж он монстр, наверное.
— Я должна поблагодарить вас, — слабым голосом проговорила Алиса, выбираясь из кресла и шагнув к Вешенкову. — Возились здесь со мной, ухаживали.
Ей не хотелось так говорить, он это чувствовал. А ему не хотелось, чтобы она так говорила, а еще больше не хотелось, чтобы она так думала. Потому что это было неправдой.
Не возился он с ней и не ухаживал вовсе, а просто выполнял свою работу. Отвратительную по сути работу, без которой он, как оказалось, жить и не может. Даже вон Лялькой пренебрег в обмен на свое ассенизаторство.
Неужели она не вернется больше?! Все ведь собрала! Все до последней пары невесомых носочков, которые надевала под брюки. И косметику всю сгребла одним махом в широко раскрытый зев хозяйственной сумки.
Может, погорячилась, а? Может, схлынет это с нее?
А с другой стороны…
С нее-то, может, и схлынет, он-то от этого не изменится. Он останется прежним, невзирая на то, рядом с ним Лялька или через три квартала у матери.
Как это она кричала, уходя…
Я, говорит, работу твою ненавижу не за то, что тебя дома постоянно нет, не за это! Не за скомканные праздники и отсутствие выходных! А за то, говорит, что перестал ты быть человеком, Вешенков! Давно перестал, потому что вокруг тебя одни нелюди! Одни убийцы, грабители, сволочи и гады! Вот и ты перестал быть человеком!..
Может, она права, Лялька-то? Может, он уже в упыря какого-нибудь превратился? Равнодушного, холодного, без боли и чувств. Ему вон даже девчонку эту не жалко, хотя обревелась вся и без сознания столько лежала, будто мертвая.
И ухажера ее делового не жалко. Надо же какой крутой, за час добился ее освобождения! С Попенковым он знаком, понимаешь…
Вешенков поморщился гадливо.
Ну, почему не получается у него быть сочувствующим и добрым?! Почему закостенел он и охладел ко всему, что называется чувствами?! Может, и правда, работа виновата. Или не в работе дело, а только в его отвратительном упрямстве, заставляющем все живое в себе умерщвлять, чтобы не стать мягким и податливым?
— Что мне нужно будет сделать завтра, Артур Всеволодович?
Алиса внимательно смотрела на него и ждала помощи. Жалкое мокрое от слез лицо, которое даже теперь оставалось красивым. Она ждала, а он молчал.
Что он мог ей сказать? Что завтра собирался вновь допрашивать ее в течение двух-трех часов? Что, невзирая ни на что, она была и остается подозреваемой? Что он ни черта не понимает во всей этой свистопляске, которая происходила с ней на фирме? И даже после того, как напали на ее друга, все равно не верит в ее невиновность?
