— Ненависти?!
Щеки моментально заполыхали и от ситуации, в которой она подставила под удар личную жизнь ни о чем таком не подозревающего Матвеева. И от того, что ее самая страшная тайна вдруг стала достоянием совершенно посторонних людей.
Ангелина все не так поняла. Хотя, может, поняла и правильно, только на кой черт ей эта правда?!
А Вешенков теперь при каждом удобном случае будет глумиться, не понимая, как делает ей больно своим ехидством.
— И вы прямо так вот с ходу определили, что она меня ненавидит? — Алиса все еще пыталась оказать пускай слабое, но сопротивление.
— Какое еще чувство… — фыркнул Вешенков, выезжая с больничного двора на проспект, — способно, скажите, так чудовищно, неузнаваемо просто исказить такое ангельски прекрасное личико?
Глава 12
— Валерий Степанович, просто не представляю, чем еще я могу быть вам полезна?! — воскликнула Инга Калинина, вытирая заерзанными кончиками черного шифонового шарфа зареванные потускневшие глаза. — Мне кажется, все, что могла, я вам уже сообщила!
Может, и сообщала, спорить он не будет, только не услышал он ни черта в ее бесконечных восклицаниях о том, какой исключительно замечательный был ее покойный Сережа. Ни глотка, ни крошки, ни капли информации в ее горестно восторженных всхлипываниях.
Что он представит теперь Вешенкову? Что?! Самое время получать по шее. Тот ведь его не пускал к Калининой, заведомо зная о плачевном результате этого визита.
Нет, пошел! То ли из упрямства, то ли еще из каких соображений.
— Ну, неужели не было никого, кто бы мог ему завидовать или ненавидеть втайне?! Может, какой-нибудь старый, тайный грех, а? — Он решил перестать быть корректным и решил идти напролом, не получать же в самом деле выговор из-за собственного упрямства и вежливости.
Инга тут же поспешила оскорбиться. Глянула на него недобро, поджала бесцветные губы и, извинившись, вышла вдруг из гостиной.
— Кажется, звонят, — пробормотала напоследок, спохватившись.
Валера никакого звонка не слышал. Но ход ее оценил. Сейчас вернется, отплакавшись в тишине соседней комнаты, сошлется на занятость, вызванную неурочным звонком, и выпроводит его вон.
Так и надо ему! Не будет лезть! Безутешная вдова укажет ему на дверь, и он будет вынужден убраться восвояси и вернуться в свой кабинет и ждать там возвращения Вешенкова, который станет на него орать, поучать и призывать к дисциплинарному подчинению.
Валера в десятый раз тяжело вздохнул и в двадцатый оглядел гостиную Калининых.
Дорого! Дорого, стильно, уютно! Чувствовалось, что люди не просто вкладывали деньги в жилище, а вили гнездышко. Чтобы жить там, быть счастливыми, размножаться и совершенно не думать о скорой смерти.
Никакой кожи и хрома, никаких белых безликих стен. Все в спокойных, выдержанных тонах. Много велюра, карельской березы, чешского стекла, не захламленного коврами дорогого паркета. И еще фотографий очень много. Каждая горизонтальная поверхность была заставлена.
Инга по пояс в море… Инга в горах, одна нога в высоком ботинке на толстой подошве на камне, на колено пристроен крохотный рюкзачок… Инга на качелях… В бассейне… На кухне за плитой… За обеденным столом… В постели…
Всюду Инга, счастливая, улыбающаяся, беззаботная.
— Вы ведь очень любили друг друга, да? — не дав ей опомниться и начать его выпроваживать, спросил Валера, когда она вернулась. — Детей, видимо, поэтому не заводили.
— Да, — вдруг покорно согласилась она и упала буквально в кресло с высокой спинкой. — Сережа не хотел, боялся потерять меня в пеленках, бессонных ночах, кашах и микстурах… Иногда мне казалось, что он просто одержим был своей любовью ко мне.
— Он ревновал?
И спросил-то просто так, скорее из-за того, что сам был ревнивцем о-го-го каким. Не думал совершенно что-то пробудить, задеть, растормошить. А, спросив, вдруг понял: задел как раз!
Инга сжалась вся, сделавшись совершенно крохотной в своем трауре на фоне огромной кресельной спинки. Спрятала лицо в шарф и кивнула молча.
Да, мол, ревновал.
— Я тоже ревнивый, — вдруг признался Валера, не зная, как поступить дальше. Начать задавать вопросы, каким именно образом проявлял Калинин свою ревность, он счел некрасивым, поэтому принялся вдруг рассказывать о себе. — Одна девушка… Она мне очень нравилась, очень красивая была, фигура, ноги. Короче, полный комплект. Но было одно но!..
— Какое? — Инга вдруг как-то встрепенулась вся, выпрямилась и глянула на него с живейшим интересом.
— Ее буквально все знали! — с горечью продолжил Валера, не без боли вспоминая свой затяжной прыжок в преисподнюю под названием «Любовная связь с первой красавицей». — Идем с ней по улице, отовсюду «здрасте», «привет, как дела», «что делаешь завтра»!.. В театре каждый второй к ручке прикладывается, а то и в щечку не поленится клюнуть прямо при мне. Я поначалу деликатно так намекал, что мне это не нравится, а потом…
— Что?! — Казалось, она даже дышать перестала, уставив на него глаза, из которых самым невероятным образом исчезли слезы.
— А потом я не выдержал, взорвался и ударил ее однажды! Всего лишь раз, она не простила.
Врал безбожно! Не бил он ту девчонку, не способен был ударить. Нарочно сказал, чтобы интерес Инги подогреть. Клюнула, нет?..
— Вы расстались? — спросила она с вялым интересом, снова утопая в кресле.
— Разумеется. Она же не простила… — Это он ее не простил, застав в постели с партнером по теннису. — Я долго переживал, но нас ведь ничто, кроме чувств, не связывало.
— Вот! — снова встрепенулась Калинина, едва не подпрыгнув. — Вас ничего не связывало, поэтому и терять, собственно, было нечего. А нас с Сережей… Нас связывало слишком много, чтобы взять и расстаться из-за какой-то ерунды, подогретой его ревностью!
— Что за ерунда? — с вкрадчивой осторожностью поинтересовался, как бы между прочим, Валера, прогуливаясь по гостиной и трогая портрет за портретом, внимательно рассматривая, вглядываясь и возвращая обратно.
— А, ничего. Это я просто… Ну, для примера. — Инга смутилась и снова потерла кончиками шарфа абсолютно сухие глаза. — Он ревновал меня, говорил, что не простит, если что… Я старалась не давать повода для ревности, понимаете. Он тоже… Вернее и порядочнее Калинина я вообще мужчин не встречала.
Она тут же поняла, что сказала что-то лишнее, засуетилась, поправляя то складку на платье, то шарф на голове. Потом встала, пригласила на кухню выпить кофе. А там сразу же принялась за бутерброды. И снова, как и первоначально, стала рассказывать Валере, каким замечательным был ее муж — Калинин Сергей Иванович.
Он верил и не верил.
Пил кофе, который Инга совершенно не умела готовить. Ел некрасиво слепленные бутерброды, смотрел на нее подолгу и с удовольствием — красива же была, красива до судорог в коленях, чего уж. Смотрел и ловил себя на странном ощущении.
