Котлеты стояли нетронутыми на обеденном столе. С ними надо было что-то делать. Она растерянно постояла у стола, потом взяла себе тарелку с вилкой, попутно поставила чайник на газ. Есть совершенно не хотелось, но съесть следовало хоть что-нибудь. Ей нельзя теперь расслабляться, она теперь не одна, у нее теперь Мишка. Завтра нужно не проспать и отвезти его в садик. Вечером не забыть забрать. Еще нужно было отработать целых восемь часов, старательно делая вид, что ничего не случилось.
А этот Евгений Евгеньевич как в воду смотрел, брякая что-то насчет того, что всем воздастся. Накаркал, стало быть!..
Чайник давно призывно посвистывал. Развороченная котлета вместе с хлебными крошками лежала нетронутой на тарелке и безнадежно остывала, а Ольга все сидела, не шевелясь.
Первый раз с того дня, как мама переехала жить в деревню, она пожалела, что осталась одна. Раньше ее это вполне устраивало. Первое время она просто наслаждалась одиночеством. Она могла проспать до полудня в выходной день. Могла не вымыть с вечера посуду. Или ограничиться бутербродами в обед, а не готовить обязательный борщ или лапшу. Лапша, кстати, непременно должна была быть домашней. Ее следовало замешивать с вечера, долго натирать, потом раскатывать и тоненько строгать и сушить затем на большой деревянной доске. И лишь за час до полудня следующим воскресным днем засыпать в свежий золотистый куриный бульон… Ольга так не могла. Она не была ленивой никогда, но такая размеренная обязательность нагоняла на нее тоску. Сейчас ей отчего-то так не казалось…
Ее мама была очень непростым и очень проницательным человеком. Чье-то слово или чей-то поступок она всегда подвергала тщательному анализу. Находила мотив и подводила под ею же самой выдуманную формулу, определяющую истинную сущность человека. Ольгино изумление она игнорировала. А вопрос: зачем ей это нужно, оставляла, как правило, без ответа. Наверное, она просто не могла по-другому. Или это было ее своеобразным хобби. Кто-то коллекционировал открытки, кто-то машины, а ее мама коллекционировала человеческие поступки и мотивы, их спровоцировавшие.
Что бы она сказала, узнай о случившемся? Каким бы мотивом руководствовалась, анализируя Лешкин поступок?
Ольге вдруг до зуда в ладонях захотелось ей позвонить и рассказать обо всем. И о Ксюшке, и о Мишке, который спит сейчас в ее постели, уткнувшись пухлыми щеками в ее подушку. И про Влада не смолчать. И даже про то, что переспала с ним, Ольга непременно бы ей рассказала. Мать бы наверняка ее поняла. Она же все и про всех понимала. Поняла бы и про нее. Про то, что Ольга до сих пор по-своему привязана к этому мерзавцу. Может, даже и любит его, правда, совсем немного. Почему немного? Потому что, кажется, частично унаследовала от матери ее великолепную особенность рассуждать здраво.
Он бессовестный, бесчестный человек. Она не может и не должна… даже думать о нем. Но почему же тогда, черт возьми, думалось?!
Нет, надо позвонить маме и все ей рассказать. Такую ношу нести в одиночестве она не способна. Не настолько она сильна, чтобы выдержать все это в одиночку. Мама непременно во всем разберется сразу.
Разобралась…
– Мама!!! Ну что ты такое говоришь?! – Ольге на глаза навернулись слезы, такой разбор полетов ей был не нужен. О таком она даже в самых страшных своих предположениях не могла помышлять. – При чем тут Ксюша?!
– При том, что никто ее не убивал, дорогая. Тебе нужно успокоиться и взять себя в руки, – продолжила свою назидательную речь мама, методично постукивая пальцем по телефонному аппарату. Была у нее такая привычка, сопровождать свой менторский диалог постукиванием указательного пальца.
Перед этим она молчала долгих пять минут, слушая сбивчивый рассказ Ольги о постигшем их с Мишкой горе. Про Влада она рассказать ей так и не успела. И ни разу потом не пожалела об этом, потому что мама начала говорить ей страшные вещи про Ксюшу, подкрепляя при этом каждое свое слово разумным объяснением. Ольге сделалось жутко от того, что она ей говорит, и еще более жутко от того, что мать может оказаться права, как всегда.
– Она не могла!!! Мама, ты просто ее не знаешь!!! – Ольга нервно дернула за телефонный шнур и едва не свалила аппарат со своих коленок.
– Это ты так думаешь, дорогая, – спокойно парировала мать, продолжая постукивать пальцем. – Я уже давно для себя составила приблизительный портрет твоей подруги. Поэтому с твердым убеждением могу заявить тебе, что этот несчастный алкоголик ее не убивал. А как раз наоборот.
– Что наоборот?! Ну что ты такое говоришь?! Она не могла!!! У нее же есть Мишка!!! – Она начинала по-настоящему злиться на мать, но закончить разговор, сославшись на нехватку времени, тоже не могла. Она сама подняла мать с постели в половине шестого утра, теперь приходилось терпеть и слушать.
– У нее есть ты, дорогая, прежде всего. Она знала, что ты его не бросишь. К тому же ты слышала про состояние аффекта? – Не дожидаясь ответа дочери, она начала объяснять: – Это когда поступки или преступления совершаются в очень возбужденном состоянии, которое провоцируется…
– Мама! Прекрати! Я все знаю про состояние аффекта! – повысила голос Ольга, она терпеть не могла, когда мать начинала цитировать ей толковый словарь Даля. – Ксюше некогда было впадать в это самое состояние! Она же была на работе!
– Да, а после поехала домой за вещами. Она же собиралась?
– Да, собиралась. Но собиралась вместе с Мишкой, – выдвинула Ольга слабый довод, который совсем не являлся фактом.
– Ничто не мешало ей передумать. Как раз наоборот, умная женщина не потащила бы в дом ребенка, заведомо зная, что в доме может быть его отец в невменяемом состоянии. Ксюша умная женщина, – мать упорно не говорила о подруге своей дочери в прошедшем времени. – Она поехала домой одна. А там муж в состоянии, которое стало для него нормой с некоторых пор. К тому же еще и с пистолетом, который он неизвестно где мог взять и использовать непонятно как. Он же долгое время отсутствовал перед этим, так кажется?
– Да. – Ольга прислушалась к неясному шуму за дверью спальни и чуть понизила голос. – Он постоянно пропадал. А возвращался, как правило, в куда худшем состоянии, чем прежде. В этот раз все было по-другому. Он вернулся шикарно одетым, в прекрасном настроении и к тому же еще с подарками.
– Вот видишь, дорогая! Я права! – сразу обрадовалась ее мать и, на минуту прервав постукивание пальцем по аппарату, подавила невольный зевок. – Извини, я так рано не поднимаюсь… Так о чем мы с тобой?.. Ах, да! То, что ты мне сейчас сказала, еще раз свидетельствует в пользу этого бедняги. Леша не виновен в исчезновении твоей Ксюши. Скорее всего, она убежала, испугавшись того, что убила его. И сейчас где-нибудь скрывается. А Леша всего лишь жертва.
– Ма, ну я прямо не знаю… – Оля озадачилась, потом снова бросила короткий взгляд на дверь спальни. Шум оттуда стал ощутимее. Видимо, Мишка проснулся и теперь ворочается без сна, дожидаясь ее возвращения. – Если Лешка жертва, то откуда у него пистолет, да еще с глушителем?
