После утреннего обсуждения вопроса за завтраком у нее было мало времени, чтобы взвесить эти возможности. Ее прельщал вариант Джека, потому что ничего не делать, ничего не говорить всегда было легче. Но лучше ли это для Лу? Она не знала. И только надеялась, что, увидев письмо — ее сердце застучало, когда в дверях появилась высокая, хорошо ей знакомая, полностью одетая фигура, — она решит.
Ванесса отвела взгляд и сделала большой глоток воды. Он остановился рядом с ее стулом, держа конверт в руке. Ванессе пришлось закрыть глаза, потому что от беспокойства закружилась голова.
— С тобой все в порядке? — спросил он.
Она кивнула. Уголком глаза она увидела, что Лиз Крамер смотрит в их сторону, и быстро набрала воздух в легкие.
— Мы можем найти более уединенное место? Боюсь, что сюда вот-вот подойдут еще несколько старых друзей.
К его чести, он не обернулся и не стал осматриваться.
— Внизу есть библиотека для гостей. Я также мог бы устроить комнату для переговоров…
— Библиотека прекрасно подойдет. Спасибо.
Тристан отошел в сторону, держа руки в карманах, пока она вертела в своих руках конверт. Он пытался не замечать бледность и тревогу на ее лице. И то, как дрожали ее пальцы, когда она достала из конверта сложенный лист бумаги.
Но он не мог не обращать внимания на свое сердце, сжавшееся у него в груди, на желание подойти и… черт… что именно сделать? Забрать у нее проклятое письмо? Забыть причину, по которой он не отдал письмо сегодня утром, чтобы лично вручить его Ванессе и оценить ее реакцию?
По логике вещей, она бы так не нервничала — с ее выдержкой и невозмутимым спокойствием, — если бы не была виновна.
Черт возьми, ему требовалась эта вина. Ему нужно было подтолкнуть ее к тому, чтобы она вспылила и призналась. Но она выглядела слишком испуганной и уязвимой, и он не мог. Пока еще не мог.
— Белая бумага, — прошептала она, и так тихо, что он не разобрал бы слов, если бы так пристально не глядел на ее лицо. На ее губы. Она внезапно подняла широко раскрытые ошеломленные глаза и встретилась с ним взглядом. — Это оригинал? Не копия?
— Это оригинал. — Она продолжала сидеть, изучая бумагу и конверт, и он спросил: — Разве ты не собираешься прочесть письмо?
Может быть, она пыталась овладеть собой или откладывала неизбежное, потому что теперь развернула письмо и быстро пробежала его глазами. Дочитав до конца, целую минуту пристально смотрела на страницу. Он не мог понять, о чем она думала, ему было ясно только то, что она думала. В тишине большой библиотеки, где не было никого, кроме них, он мог почти слышать, как вращаются колесики и включаются механизмы ее мыслительного процесса.
Но когда она наконец заговорила, то не о том, что в письме нет конкретного доказательства, чего он ожидал от нее. Она спросила:
— Зачем кому-то понадобилось это делать?
— Затем, чтобы у тебя были неприятности.
— Ну, тут они добились успеха, — сухо проговорила она, снова его удивив… и напомнив ему о ее первой озадачивающей реакции.
Он кивнул на письмо.
— Ты сказала о белой бумаге. — Она также поинтересовалась, копия ли это. — Что происходит, Ванесса? О чем ты умалчиваешь?
— Я…
Ванесса медлила. Сердце у нее сжалось от нерешительности. Несмотря на инструкции Джека разглашать как можно меньше, ей хотелось поделиться с Тристаном своей бедой. Вчера — нет. Там, у бассейна, — ни в коем случае. Но этот человек повел себя так предупредительно: быстро принес письмо, отвел ее в уединенную комнату, не задав ни одного вопроса, отошел в сторону и дал ей возможность спокойно прочесть письмо.
Кроме того, если она расскажет ему о письмах, это отвлечет его внимание от нее и от секрета, которым ей не хотелось делиться. Об этом он, вероятно, все равно узнает, если уже не узнал, из городских слухов.
— Месяц-другой назад, — приняв решение, медленно начала она, — два человека, которых я знаю, здесь, в Иствике, получили по анонимному письму. Я думала… раньше я думала… что это письмо, возможно, связано с теми.
— Теперь ты так не думаешь, потому что бумага — другая?
— И нет никаких требований.
Он замер.
— Ты хочешь сказать, что в тех письмах были вымогательские требования?
— Да.
— Что они требовали? Какое связующее звено?
— Ты знал Банни Болдуин? — спросила она. — Ее настоящим именем было Лусинда, но все ее звали Банни. Она была замужем за Нейтаном Болдуином, другом Стюарта. Я думала, ты мог их знать, когда жил здесь.
— Прошло двадцать лет.
— Ты вспомнил Фрэнка Форрестера.
— Он и его первая жена проводили много времени в нашем доме.
Она отвела взгляд, ей почему-то причинило острую боль внезапное суровое выражение его глаз. Наш дом. Чувствовал ли он до сих пор привязанность к дому? Неужели поэтому он был полон такой решимости вернуть себе имущество?
Ей хотелось спросить, узнать его истинные мотивы, но он напомнил ей о теме их разговора.
— Как я понимаю, эта Банни Болдуин — связующее звено между письмами?
— Да. — Ее желудок болезненно сжался, когда она подумала о бедной Банни. Хотя та сама была склонна к интригам — и сделала некоторые опасные выводы насчет того, почему Ванесса вышла замуж за богача Стюарта, — она также приходилась матерью одной из самых близких подруг Ванессы. — Банни умерла несколько месяцев назад. Думали, что от сердечного приступа, но Эбби, ее дочь, обнаружила, что пропали дневники Банни. Короче говоря, теперь эту смерть снова расследует полиция.
— Из-за нескольких пропавших дневников?
— Ты слышал об «Иствик Соушл Дайэри»?
Он ответил уклончиво:
— Освежи мою память.
— Это полный сплетен бюллетень с новостями и колонка веб-сайта о том, кто есть кто и кто чем… или кем… занимается в Иствике. Банни была автором заметок и редактором, и ее дневники содержали ее заметки, указания на источники плюс весь материал, который она предпочитала не печатать.
— Предпочитала не печатать?
— По-видимому, она считала некоторые истории слишком скандальными, или дискредитирующими, или потенциально клеветническими, чтобы их печатать.
— Эти дневники украли, и вор пытался шантажировать людей, названных в дневнике?
— Такое объяснение кажется убедительным.
— И ты считаешь возможным, что тот же человек послал мне это письмо?
— Да, считала. Но здесь другая почтовая бумага.
— Ты думаешь, что шантажист использует каждый раз одну и ту же бумагу?
— Не знаю. Не знаю, что думать. А ты знаешь?
