— Ну да ладно, — тихо вымолвила я, выходя на улицу. — Какая-никакая, но зацепка. Это все же лучше, чем ничего.
Перехватив по дороге пару бутербродов и запив их холодным кофе, я пошла блуждать переулками Замоскворецкого микрорайона в поисках покосившейся хибары моего друга.
Хибара стояла на месте, но никаких следов ее обитаемости не было и в помине.
— Мишка! — крикнула я, останавливаясь у железной ограды. — Ты дома?
Ответом мне было злобное рычание шелудивого пса. Тот скалил желтые клыки, улегшись на стареньком клетчатом платке у крыльца, и совершенно не проявлял никаких признаков гостеприимства. Порывшись в сумке, я достала остатки бутерброда и решительно рванула на себя калитку.
Половинка сосиски и булочка мгновенно исчезли в пасти ненасытной дворняжки, поумерив ее озлобленность больше чем наполовину.
— Ну и где твой хозяин? — осмелилась я почесать его за ухом. — Если, конечно, он таковым является…
Представить себе Мишку, который был для меня воплощением неорганизованности и безответственности, в роли хозяина какой-либо живности было выше моих сил. Пес уткнулся мне в ладони влажным носом и жалобно заскулил.
— Идем в дом, посмотрим, — предложила я и взяла его за ошейник.
Пес заскулил еще громче и засеменил за мной следом. Скажу честно, этот его скулеж порядком действовал мне на нервы, которым за последний год и так досталось крепко.
— Идем, идем, не бойся, — приободрила я дворнягу и почти силой втащила в темные сенцы. — Если этого разгильдяя нет дома, мы оставим ему записку…
Я рванула дверь в дом, который состоял из темной кухоньки и единственной комнаты с одним окном, и ноги мои будто приросли к поду.
Михаил лежал поперек дивана, уткнувшись лицом в груду тряпья, которое, очевидно, служило ему постельным бельем.
— М-ми-иша! — сипло выдавила я, делая робкий шажок по направлению к дивану. — Что с тобой?!
Ответом мне была тишина. Мысли в голове хаотично завертелись, крутясь вокруг одного страшного и холодного слова — смерть!
— Мишка! — заорала я, пытаясь справиться с охватившим меня ужасом. — Очнись же наконец!
Но он не шевелился. Стараясь не слушать стук своего сердца, я подлетела к дивану и резко повернула Михаила на спину. И почти тут же комнату огласил его богатырский храп.
Не помня себя от только что пережитого волнения и облегчения, волной нахлынувшего на меня, я принялась стегать его по щекам, не забывая при этом приговаривать:
— Опять нажрался, поросенок? Я тебе деньги на что давала?
Мишка безвольно мотал головой, пытаясь что-то пробормотать сквозь плотно стиснутые зубы. Наконец у него это получилось, и он с чувством выдохнул, обдав меня стойким запахом перегара:
— Аннушка, душа моя! Ты так меня выручила!
А вот этого ему говорить не стоило. Скрипнув зубами, я бегом вернулась в сенцы, схватила ведро воды и выплеснула его содержимое прямо на наглую физиономию моего приятеля.
— Мерзавец! — с чувством выдала я, присовокупив к этому еще пару словечек из лексикона Антонины.
— Анька! Ты чего?! С ума сошла, что ли?! — Мишка подскочил словно ужаленный и вытаращил мутные глаза, пытаясь сфокусировать на мне взгляд, а сознание — на происходящем. — В натуре, с ума сошла!
Признаюсь, мое поведение не было корректным по отношению к нему, но оставить безнаказанным очередной его свинский поступок я тоже не могла.
Мишке порядком досталось: я мутузила его, шлепала по щекам, трепала за воротник джинсовки, разражаясь при этом гневной тирадой. Поначалу попытавшись еще возмущаться, он затем как-то сразу сник и почти безвольно стал принимать на свою голову мои тумаки.
— Да, я был не прав! — виновато шмыгнул он носом, когда я выдохлась и плюхнулась на табуретку посередине комнаты. — Я немного выпил…
— Немного?! — повысила я голос.
— Немного больше нормы, — быстро поправился он и, подняв на меня голову, вдруг неожиданно заулыбался:
— А ты знаешь, Ань, ради того, чтобы видеть тебя такой, я готов напиваться хоть каждый день.
— Ты не особенно радуйся-то, — предостерегла я его, но любопытство все же взыграло, и я спросила:
— Какой — такой?
— Такой живой, импульсивной, темпераментной, — принялся загибать он пальцы. — Скажу честно, такой я вижу тебя впервые!
— Ну и как?
— Такой ты и должна быть! Не замороженной, сухой и чопорной, а именно такой! — изрек мой дружок и неожиданно попросил:
— Ань, плесни водички. Только не на голову!
Я принесла ему ковш воды и, отдав в руки, наблюдала, с какой жадностью Мишка припал к его краю.
— Ну надо же! Вроде как век не пил! — подивилась я неуемной жажде приятеля.
— Да! Вкусно. Спасибо! — Он отставил ковшик в сторону и внимательно на меня посмотрел:
— А ты чего приперлась-то? Мы же договорились, что встретимся тогда, когда возникнет необходимость.
— А она как раз и возникла, — прозвучал мой ответ, и не без ехидства было добавлено:
— А у тебя, полагаю, эта самая необходимость возникла бы нескоро…
Уколов его в очередной раз, я выложила на колени магнитофон и продемонстрировала ему запись, которую с таким вниманием до этого слушала Валентина. Но, в отличие от нее, Михаил прослушал все до конца. Более того, он несколько раз просил перематывать ее обратно и вновь настороженно вслушивался в ничего не значащие фразы.
Когда же, потеряв терпение, я отключила магнитофон и, сунув его обратно в сумку, сердито уставилась на Мишку, тот неожиданно свел брови и сурово спросил:
— Где ты его взяла?
— Чего? — опешила я от неожиданности.
— Магнитофон. Такая техника в магазине не продается…
— Ты чего, Мишка? Всю память пропил? — захлопала я ресницами. — Это же ты его мне подарил! Еще когда в своей фирме трудился!
А я его немного усовершенствовала, спрятав в сердцевину книги…
— Может быть, но я что-то не помню. Но не это сейчас важно…
— А что?
Михаил пригладил растрепанные волосы, заправил рубашку под ремень брюк и разразился такой гневной тирадой, что я от неожиданности потеряла дар речи. По его рассуждениям выходило, что я по меньшей мере достойна сурового порицания, ну а по большей — по мне плачет тюрьма…
— Ты это.., того! — покрутила я пальчиком у виска. — Говори, да не заговаривайся!
— Анька! — совершенно серьезно начал Мишка. — Мне ни черта это не нравится! —Ты судья! И все твои действия должны быть правомерными и не противоречить нашему российскому законодательству!
— Ну, и что дальше? — прервала я его напыщенную речь. — Я уже сегодня слышала, что я являюсь олицетворением и так далее… Нового мне что-нибудь выдай…
