– Эй, ты там не утонул? Чего так долго?
– Иду, иду! Утонул! – фыркнул Дворников почти у самого ее уха, и дверь тут же распахнулась. – И не надейся, что удастся соскочить, не накормив меня ужином. Я заслужил!
Ее опасения, что Макс не станет говорить до тех пор, пока не наестся, не оправдали себя. Тот бубнил и под пиво, и под картошку.
Болтал без умолку!
– Я нашел его, Софи! Я нашел того чудика, что делал Танюхе ксиву! И вспомнил он ее почти сразу, стоило тому на фотку ее взглянуть. Я же говорил, что настоящий профессионал свою работу помнит! К тому же из компа он ничего не удалял лет уже как десять. Прикинь, сколько лет человек на рынке!
Макс приложился к бокалу с пивом. Выдул почти половину, оставив над верхней губой белоснежные пенные усы. Благодарно сверкнул желтыми кошачьими глазами в сторону Сони и снова ухватился за вилку, продолжая без остановки рассказывать:
– Четыре года назад она пришла к нему с молодым человеком. Правильнее, это молодой человек привел твою Танюху к нему с просьбой изготовить паспорт для своей невесты.
– Молодой человек? – ахнула Соня и пододвинула Дворникову свою тарелку с нетронутой курицей и картошкой. – Ешь, ешь, ты же вечно голодный. А что за молодой человек? Он его знает?
– Нет. Тот пришел к нему по рекомендации через десятые руки. Сама, что ли, не знаешь, как такие дела делаются? – удивился вроде бы Макс.
– Не знаю, – с иронией кивнула Соня.
Она и правда всю свою сознательную жизнь прожила законопослушной гражданкой и пользовалась либо собственным свидетельством о рождении, либо паспортом – когда ей его выдали. Мысль – жить под чужим именем – никогда даже в голову ей не приходила.
– А вот Таньке твоей пришла! – хихикнул Дворников и тут же захныкал: – Софи! Ну, чего ты вечно так вкусно и так мало готовишь?! Я не наелся!
Соня вздохнула и полезла в холодильник за колбасой. Накромсала «докторскую», не дожидаясь очередной волны недовольства, присовокупила к колбасе еще пару банок пива.
– Отлично! – Дворников зацепил первый кусок и, игнорируя предложенный ломоть хлеба, отправил колбасу в рот, свернув аккуратным рулончиком. – Так вот, слушай дальше… Парень этот привел Таньку и попросил сделать ей… загранпаспорт.
– Загранпаспорт?! А почему именно… Ты хочешь сказать?!. – Бледность полезла на лицо, неприятно холодя кожу. – Ты хочешь сказать, что этим парнем был Никита?!
– Да, Софи, да, да, да!!! – Макс даже пальцами защелкал, как кастаньетами, довольный произведенным на нее впечатлением. – Это был твой милый, ненаглядный Никитушка! Именно он приходил с Танькой.
– А может… Может, ты ошибаешься?! Может, это был кто-то другой, а ты просто хочешь подтасовать факты?! Я же тебя знаю, Дворников! Ты способен и не на такое и…
– Не может! Он узнал его по этой вот фотографии. – И Макс достал из заднего кармана дряхлых джинсов ту самую фотографию, где эти двое, кажется, украдкой от нее целовались в заснеженном голом лесу. Когда-то успел стащить, мерзавец. – Он его узнал, этот паспортоваятель! И Таньку узнал, и Никитушку. Говорю же, профессионал никогда своей работы не забудет. Тем более заграничную ксиву. Это работа, знаешь, какого уровня!
– И что дальше?
То, что рассказывал ей сейчас Макс, было чудовищным, страшным и до непереносимости болезненным.
Они ее предали?! Они оба ее предали?!
Сначала Никита пришел к ней и, волнуясь, потея, бледнея, сообщил о своем намерении выдвигаться в Германию в одиночестве. То есть одиночество предполагало конкретно ее неприсутствие.
Потом подруга…
Татьяна тоже выглядела если не бледной и взволнованной при последней их встрече, то потерянной точно. А может, это чувство вины ее глодало?! Может, глядя в расстроенное лицо своей лучшей подруги и слушая ее рассказ о том, как Никита ее бросил, она мучилась раскаянием?!
Как гадко!!! Как гадко и подло они поступили с ней. Но она – это одно, она всего лишь брошенная невеста и преданная подруга. Такое случается на каждом шагу. А Анна Васильевна?! Как Таня могла так поступить с матерью?! Ведь было столько горя, столько слез и отчаяния. И пока они ее оплакивали, искали, отчаивались и снова оплакивали, она тем временем преспокойно жила себе в Германии с Никитой и наслаждалась стабильным счастьем под безоблачным немецким небом.
Соня встала и отошла от стола к окну, чтобы Максу не удалось увидеть, как в судорогах корчится ее лицо. Но тому и видеть было необязательно. На мгновение прекратив жевать, он воскликнул со вздохом сочувствия:
– Ты поплачь, Софи, если тебе так хочется. Или просто покричи, можешь даже на меня, я не обижусь. Я все пойму, я же умный.
– Да?! Поймешь?!
Он знал, как ее подстегнуть, знал, ирод, душезнайка! Знал, как зацепить ее, чтобы она начала орать, реветь, стучать кулаками по столу так, что ему пришлось придерживать тарелку с колбасой руками.
– Я здесь!!! – задыхалась она, бегая по кухне и теряя на ходу тапки. – Я здесь ночей не спала первые полтора года! Я от каждого телефонного звонка вздрагивала, я корчилась от боли, когда представляла ее мертвой! Я… Я любила ее, эту тварь!!! Я верила ей, а она!!! Так предать!.. Макс, так предать может только…
И Соня снова металась между окном, столом, газовой плитой и дверью в кухню. Кричала, материлась, сглатывала злые беспомощные слезы, колотила кулаками по столу и снова кричала.
Дворникова ее неистовство ничуть не испугало, а, наоборот, кажется, удовлетворило. Нормальная человеческая реакция на подлость, что же тут такого!
Он поддакивал, жевал, ухмылялся и как-то уж очень плотоядно посматривал в ее сторону время от времени. Заподозрила неладное Соня, когда тот закрыл лицо кухонным полотенцем и начал мелко хихикать, вздрагивая всем своим худым длинным телом.
– Что?! Что-то есть еще, да? Я угадала? Главный козырь у тебя в рукаве, Макс? Говори! – И она не хотела быть грубой, да шарахнула Дворникова с силой по макушке.
Тот притворно заохал, вогнал голову в плечи, загородился от нее руками и, не переставая хихикать, проговорил с гортанным бульканьем:
– Так получается, Софи, что ты снова по уши в дерьме! Кругом, целиком и полностью! Тебя прямо сейчас можно брать за шиворот и тащить в околоток!
– К-как?.. Ты чего мелешь, идиот совсем, да???
Она попятилась от него к стене, споткнулась о свои же тапки и едва удержалась на ногах. Спасибо Максу, спохватился. Подскочил с места, ухватил ее за локоток. Довел до табуретки, усадил с заботливостью сестры милосердия и при этом вполне нормальным серьезным голосом обронил:
– Я ничего не мелю, Софи. Дело – дрянь.
– Ты можешь объяснить, в чем дело? – Она со стуком поставила локти на стол и спрятала лицо в ладонях. – Говори, что?! Добивай меня, чего уж!
