Больше всего мне нравилось возиться с травами. Это занятие странным образом казалось мне знакомым. Более того, зачастую я знала, как применяется то или иное снадобье еще до того, как Мара начинала объяснять это Нее. Пару раз даже поправляла знахарку, чем заслуживала одобрительную улыбку с ее стороны.
Кстати, странные сны с ощущением бесконечного танца-полета с предусмотрительным, но властным партнером больше меня не тревожили. Но загадочная то ли угроза, то ли обещание — «я найду тебя» — то и дело всплывала в моей памяти, заставляя ежиться. Правда, я никак не могла понять, каких же эмоций больше в моих ощущениях: страха или предвкушения неминуемой встречи.
Ближе к весне, когда с крыши невысокой лачуги повисли длинные прозрачные сосульки, а я уже довольно уверенно передвигалась по лачуге и по мере сил и возможностей помогала Нее по хозяйству, Мара вдруг сделала мне подарок. Однажды она осторожно положила на мой топчан какое-то смятое платье.
— Твое, — бросила она мне. — Ты в нем была, когда я на тебя наткнулась.
В этот момент я снимала с печи чугунок с остатками вчерашней похлебки, которую разогревала на ужин.
От слов знахарки мои руки так сильно затряслись, что я едва не уронила ухват на пол. Благо что Нея была неподалеку и подхватила его. А я уже торопилась к топчану. Долго смотрела на дорогую ткань, не смея прикоснуться к ней. Неужели это мое?
Живя у знахарки, я привыкла к совсем другим нарядам. Длинная — до пола — рубаха из грубой некрашеной ткани. Поверх широкая цветастая юбка, которая завязывалась на поясе. Теплая вязаная шаль. Если мне требовалось выйти на улицу, то я заворачивалась в тяжелую овчинную шубу, а ноги всовывала в разношенные дырявые валенки. Нея и Мара одевались так же, поэтому я не считала себя в чем-то обделенной. Но платье, которое лежало сейчас передо мной, было совсем другим. Оно явно принадлежало богатой девушке, скорее всего, из города. Правда, подол был заляпан какими-то засохшими бурыми пятнами, сильно похожими на кровь.
Не удержавшись, я брезгливо ткнула пальцем в одно из них.
— Это вино, — тут же проговорила Мара, от единственного, но очень зоркого глаза которой не прошло мимо мое движение.
— Вино? — удивленно переспросила Нея, которая, естественно, тоже поспешила ко мне, едва поставив чугунок на стол. — Домашняя брага, что ли?
— Не совсем. — По тонким морщинистым губам старухи промелькнула слабая мечтательная улыбка.
Спустя миг на топчан опустились и две изящные туфельки на высоких каблучках.
— И это твое, — добавила Мара. Задумчиво почесала подбородок, густо покрытый белесыми длинными волосками, добавив: — До сих пор гадаю, как ты себе ноги не переломала в лесу на таких ходулях. От города до нашей глухомани ой как прилично идти. Не один день бы добиралась, все ноги себе стесала бы. Соседнее село, конечно, покрупнее нашей деревушки. Но и там такая обувь не в ходу. Может, из кареты тебя выбросили? Но нет, земля после дождя раскислая была, я бы следы увидала. Загадка да и только!
Я взяла в руки одну туфельку. Зачем-то примерила ее к ноге. По размеру точно моя.
…Перестук каблуков по темным извилистым коридорам замка, где царит вечный сумрак. Шелест шелкового платья, когда я спешу из кабинета отца…
Я согнулась в сухом рвотном позыве. В глазницы словно вонзилась раскаленная игла. Виски заломило такой болью, что меня чуть не вывернуло наизнанку — благо что поужинать мы еще не успели, а времени с обеда миновало прилично.
— Сейчас, сейчас, милая…
Из-за гулкого пульса, набатом отдававшегося в моих ушах, я едва слышала взволнованный голос знахарки. Кто-то подхватил меня под руку. Наверное, очнулась Нея, вряд ли бы у Мары хватило сил поднять меня с пола. Я послушно позволила уложить себя на топчан. От боли я ничего не видела перед собой.
— Отдохни, милая…
Пахнуло горьким запахом полыни. Мара ловко разжала мои зубы, сцепленные намертво.
Я едва не подавилась, когда она влила мне прямо в горло какого-то едкого отвара. Закашлялась, но все-таки сделала несколько глотков, ощущая, как от снадобья унимается боль. Она не ушла полностью, лишь притаилась на дне глазниц.
— Слишком рано я тебе платье показала, — услышала я последнюю фразу знахарки, в которой прозвучало нескрываемое огорчение. — Обождать надо было еще.
И я заснула.
* * *
Я стояла в незнакомом месте. Тьма струилась вокруг меня, подобно воде. Спокойной, холодной воде, в которую так и тянуло опустить пылающую внутренним огнем голову.
— Я терпелив.
Этот голос был мне уже знаком. Он вползал в мои уши, подобно шипению ядовитой змеи, которая уже приготовилась к смертоносному броску. Но, удивительное дело, я не ощущала опасности. Напротив, в тоне того, кто скрывался во мраке, чувствовалась радость. Так, наверное, говорят с расплакавшимся ребенком. Ласково, мягко, лишь бы не усугубить неосторожным словом почти улегшуюся истерику.
— Я так долго ждал, так долго искал тебя.
Что-то невесомо погладило меня по волосам. Но, когда я обернулась — за спиной никого не было, как будто мне просто почудилось прикосновение.
— Где ты? — Вопрос прозвучал неожиданно настойчиво и властно. — Дай мне хотя бы одну подсказку! Я ведь чувствую, что ты в беде. Я приду. Я спасу тебя, чего бы мне это ни стоило. Где мне искать?
«Где ты»…
Я едва не рассмеялась от этого вопроса. Только в моем смехе не было веселья, одна горечь. Если бы я знала ответ! Заброшенная глухая деревня посреди утопающего в снегах леса. Покосившаяся от времен лачуга знахарки. Вот и все, что я знаю о том месте, где очутилась.
За несколько зимних месяцев, что я провела здесь, Мара ни разу не выпускала меня за пределы своего двора, очерченного кое-где повалившимся забором. Да я и сама не особенно стремилась к этому. Дырявая изношенная обувь как-то не располагала к долгим прогулкам. Нет, Мара не боялась, что на меня нападут или причинят какой-либо вред. Деревня состояла всего из пары десятков домов, где все прекрасно знали о загадочной гостье, потерявшей память. Как я давно убедилась, та же Нея совершенно не умела держать язык за зубами. Просто знахарка опасалась, что силы в самый неожиданный момент оставят меня или же я вновь потеряю сознание от невыносимой головной боли. Благо если она хватится сразу, заметив мое отсутствие. А если я пролежу на снегу час-другой, пока знахарка не поймет, что меня нет слишком долго? На таком морозе это ничем хорошим не завершится.
— Ты потеряла память.
Это не прозвучало как вопрос — скорее, как утверждение. Но я на всякий случай кивнула. И лишь потом задумалась, почему загадочный собеседник с такой легкостью читает мои мысли. Впрочем, это ведь сон. Во сне возможны любые чудеса.
— Это многое объясняет.
Мой невидимый собеседник продолжал говорить ровно и спокойно. Но мне почему-то стало не просто не по себе, а очень и очень страшно.
