– Убей их всех. И начни с лживой искусительницы.
***
Рука Малоуна сжала пистолет. Нащупав пальцем спуск, он почувствовал, как напрягся Люк. Кассиопея сумела отвлечь внимание Салазара, и действия Малоуна остались незамеченными.
– Если ты попираешь святые заповеди Господни, – произнес Салазар, обращаясь к Кассиопее, – и нарушаешь данные тобой священные и торжественные клятвы, ты становишься предателем народа Божьего, и разве тем самым ты не заслуживаешь смерти?
– Ты не можешь…
– Ты совершила грех, которому нет прощения в этом мире. – Голос Салазара гремел. – Пусть же дым поднимется к небесам и благоухание его достигнет Господа во искупление твоих грехов.
Малоун услышал ключевое слово.
«Искупление».
Он еще крепче сжал пистолет, но пока решил не вынимать его из-за пояса Люка.
– Прекрати! – крикнула Кассиопея. – Прекрати сейчас же!
– Ты ведь ничем не отличаешься от Иуды, обманувшего и предавшего Иисуса Христа! – тоже крикнул Салазар.
Он пытался набраться мужества для совершения того, что ему предстояло.
– Ничем не отличаешься! Пророки говорят, что пусть нам лучше вырвут внутренности живьем, чем мы предадим завет, заключенный с Богом. Иуда был подобен соли, потерявшей свою силу, которая уже больше ни на что не годна, кроме как быть выброшенной вон на попрание людям.
Малоун высвободил пистолет.
– Раз, – прошептал он Люку, не шевеля губами.
– Я люблю тебя, Хусепе.
Слова Кассиопеи острым ножом пронзили ему сердце.
Неужели она говорила правду или ее слова были предназначены только для того, чтобы отвлечь Салазара?
– Ты не заслуживаешь любви! – рявкнул в ответ Салазар. – Тебе нельзя верить!
– Пожалуйста, поверь, прошу тебя! – Слезы катились по лицу Кассиопеи. – Прошу тебя, Хусепе!
Все внимание испанца было полностью сосредоточено на ней. Стефани продолжала стоять на коленях, гордо выпрямив спину и высоко подняв голову. Она внимательно наблюдала за происходящим. Пистолет был нацелен в самое сердце Кассиопеи. Малоуну не нравилась его роль. Чтобы покончить с этой проблемой, сюда приехала Стефани.
Однако главная роль все же выпала на его долю.
– Два, – выдохнул он.
***
Салазар приготовился к решающему шагу.
– Если язычники хотят увидеть фокусы, – произнес ангел, – мы можем предоставить им такую возможность. Они называют тебя дьяволом. В этом нет ничего оскорбительного. Ведь среди нас, «святых», здесь, на земле, обитают самые мерзкие бесы. Но мы не можем достичь своего предназначения без их присутствия. Без них мы не можем совершенствоваться и возрастать в царствии Божием. Нам всегда были нужны те, кто ворует столбы изгороди, сено из стога соседа и зерно с его поля. Такие люди всегда необходимы. Так же, как и ты.
Салазару не понравилось то, что его назвали дьяволом или бесом, но он прекрасно понял, о чем говорил ему ангел. Для выполнения сложных заданий всегда требовались крепкие мужчины. Хусепе смотрел на Кассиопею, на слезы у нее на лице. Никогда прежде он не видел ее плачущей, и потому ему стало немного не по себе.
И потом, эти слова…
«Я люблю тебя».
Он на мгновение задумался.
– Отец Небесный простит прегрешения их душам.
Ему понравилось то, что сказал ангел.
– Мы будем владеть землей, потому что она принадлежит Иисусу Христу, он же принадлежит нам, а мы – ему. Мы все едины, и мы завладеем царством, будем владеть им под святыми небесами и будем править им во веки веков. А вы, цари, императоры, президенты, заботьтесь о себе сами, если сумеете.
– Да будет так, – согласился Хусепе.
– Все народы склонятся перед нашим царством, и никакой ад его не одолеет. Исполняй же свой долг. Сейчас же!
***
– Три.
Малоун выхватил пистолет, а Люк резко опустился на землю.
Коттон прицелился.
Салазар заметил это и отклонился влево.
– Нет! – крикнула Кассиопея.
– Брось оружие! – рявкнул Малоун. – Не заставляй нас прибегать к крайним мерам.
Однако рука Салазара поднялась, и черный ствол пистолета уже двинулся в сторону Малоуна.
Выбора не было.
Коттон выстрелил.
В голову.
Пуля проделала аккуратное малиновое отверстие, после чего разорвалась в затылке, разметав по камням кровь, смешанную с частичками мозга.
***
Салазар поискал глазами ангела. Но видение пропало.
Он все еще сжимал в руке пистолет, но мышцы его тела уже отказывались ему повиноваться. Хусепе не шевелился, тело сковал паралич, однако он все еще прекрасно сознавал, что вокруг него происходит. Тем не менее уже начала опускаться тьма.
Мир то исчезал, то появлялся снова.
Последнее, что он увидел, было лицо Кассиопеи.
И его последней мыслью было сожаление о том, что их жизнь не сложилась иначе.
***
Кассиопея бросилась к Хусепе в тот момент, когда он уже падал на землю. Не было никаких сомнений, что он мертв. Коттон выстрелил в него дважды: один раз в грудь, второй – в голову. Кассиопея с самого начала знала, что именно это и должно было случиться.
Стефани поднялась на ноги.
В глазах Кассиопеи сверкало презрение. Она злобно взглянула на Коттона.
– Теперь ты доволен?
– Я дал ему шанс.
– Не слишком большой.
– В любом случае он бы убил тебя.
– Не убил бы. Вы должны были доверить это дело мне.
– Ты же понимаешь, что это было невозможно, – возразила Стефани.
– Вы все убийцы.
– Ты заблуждаешься, – ответила Нелл, резко повысив голос.
– Можете сколько угодно успокаивать себя подобными заверениями. Но на самом деле вы ничем не лучше его.
Глава 70
Вашингтон
Понедельник, 13 октября
04.50
Стефани следовала за Дэнни Дэниелсом. Они поднимались по ступенькам внутри Монумента Вашингтона. Президент пришел сюда из Белого дома по предрассветному холоду. Она ждала его у нижнего входа. Он позвонил ей накануне, возвращаясь из Юты, и попросил ждать его у входа в Монумент Вашингтона.
Стефани вернулась с Люком вдвоем. Коттон полетел другим самолетом в Копенгаген. Кассиопея осталась с намерением отвезти тело Салазара в Испанию. В Фальта Нада царило заметное напряжение, и Кассиопея не желала ни с кем из них разговаривать. Малоун попытался было заговорить с ней, но она резко оборвала его. И он благоразумно решил оставить ее в покое. Кассиопея была отчасти права. Они оказались убийцами. Убийцами, которым не грозит тюрьма. Она так и не смогла понять, почему в ее профессии они наделены правом убивать, не опасаясь возмездия со стороны закона. Можно говорить какие угодно красивые слова, считала Кассиопея, но убийство остается убийством, где бы, когда и ради чего оно ни совершалось.
