* * *
Едва ли не каждое утро мы с Островым становились на лыжи и уходили на свою «десятикилометровку», так звали тропинки вокруг леса, что тянулись на десять километров. Но шли не рядом, Островой уходил влево, я вправо. И встречались в середине трассы, прямо на лыжне.
Однажды я пришел к назначенному месту раньше, чем Островой, а ему в ту пору было под восемьдесят. На сей раз я покатил следом. И Островой признался: «Представляешь, впервые у меня заболело сердце. Ничего, рассосал валидолку, все прошло».
Когда вышли на двойную лыжню, продолжил мысль:
— Здоровье у меня неплохое, проживу сто лет, как минимум. Петушиное слово знаю. Хочешь, и тебя научу?
— Еще бы.
— Когда я был маленький, в гости к отцу приходили известные медицинские светила. Я не прислушивался к разговорам взрослых, но однажды запомнил совет седовласого профессора: «Хотите жить долго, последний раз ешьте не позже шести часов вечера. Вот и весь секрет». С тех пор я так и делаю.
И впрямь все знали: Сергей Островой приходит на ужин не в семь часов, как все, а ровно в шесть, чтобы ни случилось. Жаль, мне никак не удается соблюдать такой режим.
* * *
Обычно Сергей Григорьевич жил в Малеевке почти всю зиму. Иногда к нему приезжала на автомашине жена — высокая, неприступно строгая, садилась в угол и… вязала, не глядя на телевизор, просто слушала. На следующий день садилась за руль, несмотря на погоду, укатывала в Москву. Возможно, я ошибаюсь, но в такие мгновения Островой испытывал радость, звал меня, и мы делали «круг почета» трусцой, пробегая свои «законные» 600 метров.
Конечно, случайные встречи, отдельные эпизоды не имели бы права на мемуары, но… главное было не в эпизодах. Сергей Григорьевич — старый литературный волк, крупный поэт-песенник, изливал душу, его пугало будущее, не лично свое, а русской литературы. Как-то раз он пророчески изрек:
— Поверь мне, Толя, скоро наступит время разлада, смутное время. И сегодняшняя тихая, застойная жизнь покажется сказкой. Даже Союз расколется, литфонд обеднеет.
— А дома творчества?
— Полностью утратят свое значение. И наши с тобой фронтовые льготы пойдут коту под хвост.
Я, конечно, не поверил, мало ли что может «изречь» старик, но… все вскоре сбылось. И раскол союза писателей, и все остальное…
КРУГОСВЕТКА ДУДИНА
Дарданеллы
По милости Литфонда группа писателей, в числе которых оказался и ваш покорный слуга, получила путёвки на круиз по Чёрному морю. И уже наутро следующего дня я увидел на палубе Ленинградского поэта Михаила Дудина. Мы, единственные из всей группы делали зарядку, — так и познакомились.
К обоюдной радости оказалось, что мы не просто земляки, но и участники боёв за Ленинград, а Михаил Дудин сражался на легендарном полуострове Рыбачий, который за всю войну не был взят немцами. Я предложил отметить эту встречу, благо бутылка «Посольской» была всегда при мне. Нам было о чём вспомнить, кого помянуть. Но тут к Михаилу Александровичу подошёл радист и протянул бланк радиограммы и попросил уточнить, что такое «куяльник». Вот вы просили передать в Ленинград радиограмму: «Проплываем Дарданеллы, водки нет, пьём куяльник, шлём привет». Что такое «куяльник»?
Поэт улыбнулся и, приблизившись к уху радиста чего-то пояснил. Тот смущённо заморгал. Так под рюмку водки и родилось четверостишие, которое потешило не только писателей, но и многих любителей поэзии Петербурга и не только. Оказалось, что смущённый радист в слове «куяльник» то ли ошибся, то ли нарочно заменил первую букву «к» на букву «х», а возможно, это был очередной поэтический экспромт хохмача Дудина.
Позже выяснилось, что его перу принадлежат и такие «шедевры», как «Я проснулся в 5 часов, где резинка от трусов?…», «Вера Инбер, что за щёчки, что за лоб! Всё глядел бы, всё глядел бы…»
Наш круиз едва ли не каждый вечер скрашивали стихи и пародии на них единственного Героя социалистического труда среди поэтов страны М. Дудина. На прощание он подарил мне свой стихотворный сборник с автографом. Спустя три года, мы снова встретились в Доме творчества писателей в Пицунде. Я вошёл в лифт и увидел в нём только что приехавшего на отдых М. Дудина. Мы крепко обнялись, и я, с жаром, произнёс: «Проплывали Дарданеллы…» «Водка есть!» — весело продолжил Дудин, и мы пошли в его номер, радуясь нашей встрече, голубому небу, бескрайнему морю. Жизнь продолжалась… и была прекрасна.
ШУМЕЛО БЕЛОЕ МОРЕ
1. ВСЕСОЮЗНЫЙ СЕМИНАР
Россия, остров Кижи
Остров Кижи — сокровищница северной России. Люди приезжают сюда для того, чтобы совершить краткосрочную экскурсию, вроде как пробежать «галопом по Европам», осмотреть древние церкви, построенные без единого гвоздя, полюбоваться северным морем, вдохнуть благотворного воздуха, которого, пожалуй, нигде, кроме Севера, не вздохнешь. Но, как говорят, ближе к делу, ближе к телу.
Шёл 1974 год, и 20 молодых, как было написано в документах, самых талантливых драматургов Советского Союза, прибыли на остров Кижи, чтобы в стороне от шумной цивилизации подумать над тем, как снабдить наши театры новыми современными пьесами, попытаться ликвидировать белые пятна драматургии.
И вот мы в Кижах, в стороне от туристических маршрутов, на пустынном берегу Онежского озера, наедине с тучами комаров, с криками беломорских чаек, с рыбным раем. Здесь было такое обилие рыбы, что она выплёскивалась по утрам на берег, сверкая серебристыми спинами, как будто просила рыбаков: «Киньте нам свои крючки, мы с удовольствием пожертвуем собой, дабы воспеть вкус северной рыбы».
И в первый же день наш небольшой отряд, во главе которого был Игнатий Дворецкий, как его называли во всём театральном мире — «человек со стороны», автор нашумевшей пьесы, прошедшей по театрам не только Советского Союза, но и многих-многих стран Европы, лауреат Государственной премии, который всколыхнул театральные подмостки своей неожиданной пьесой, рассказав о том, как приехавший на предприятие человек со стороны совершает настоящую революцию не только на производстве, но и переворачивая души людей. Были здесь известные актёры московских и санкт-петербургских театров, драматурги: Владимир Личутин, Дмитрий Назаров, Мария Семёнова — что не фамилия, то известность, что не фамилия, то талант. В первый же вечер, а было это летом, местные товарищи-рыбаки предложили нам взглянуть на очередное чудо — на белую ночь, которая продолжается круглые сутки. И мы отправились на восточную оконечность острова Кижи, шли мимо странных сооружений, мимо древних молитвенников, полуразрушенных церквей, по тропкам-свороткам, а вслед за нами опускалось с небес огромное, и казалось, такое близкое к нам солнце. Оно опускалось прямо в море, и мы не могли поверить, что, дойдя до кромки воды, оно не скроется с глаз, а продолжит светить, как сказал Владимир Маяковский: «Светить всегда, светить везде».
Наконец мы достигли места, откуда была видна вся округа: озеро, чайки и две бабушки, которые возвращались с работы на лодке, плыли на соседний островок. Свежий ветер обдувал наши вдохновенные лица. Но самое главное было то, что, сидя на валунах, покрытых вековыми мхами, мы неотрывно наблюдали за солнцем, как оно быстро-быстро, низко-низко спускалось к воде. Необъяснимое волнение овладело мною, я представлял, что сейчас станет темно, и нам придется искать дорогу к своим четырём домикам, но мысль эта мелькнула и пропала, ибо солнце вот уже совсем-совсем было рядом с водой. Я взглянул на часы, без трёх минут двенадцать ночи, солнце светило и светило вовсю, и, наконец, кто-то из нас не выдержал, ахнул, солнце коснулось радужным краем поверхности воды и начало медленно подниматься.
