– Хорош твой Дорлиф!.. Хорош! – прохрипел Гройорг, обращаясь к Маламу. – Вот только дома на ваших полянах какие-то не такие.
– Почему не такие?! – неожиданно раздалось за спиной квадратного человека и заставило его вздрогнуть и воскликнуть:
– Ой!
Все шестеро остановились и оглянулись.
– И на каких таких полянах?! – вылупившийся из воздуха голос обрёл вылупленные глаза и всё остальное, что нужно было для того, чтобы ошарашить Гройорга.
– Да я просто так сказал, – почему-то начал он оправдываться перед незнакомцем, – вовсе не ругая, вовсе не хваля.
– Почему ж тогда «ой», если просто так? – продолжал наседать тот.
Гройорг понял наконец, что это ему не нравится, и сам перешёл в наступление.
– А почему ты здесь, а не там, где тебя ищут, Мал-Малец в помощь мне?
Незнакомец опешил и стал оглядываться по сторонам. Потом спросил примирительным тоном:
– А кто ищет-то? Уж не Дороди? Где она? Скажи, добрый человек. Я её с тыльной стороны обойду.
В разговор вмешался Малам: он знал, как может досаждать людям тот, кто прицепился к Гройоргу.
– Приветствую тебя, Руптатпур. Ты, никак, меня не заметил?
– Малам?! И вправду не заметил! Да разве ж за этим квадратным заметишь?! – снова огрызнулся Руптатпур, тыча пальцем на Гройорга.
– Руптатпур! Руптатпур, остановись! Это мой друг Гройорг – не обижай его. Не видишь, он маленький?
Гройорг хрипло засмеялся.
– Не видишь, я маленький, Мал-Малец в помощь мне?
Всем стало весело… кроме Руптатпура.
– Кто ж их разберёт, чьи они друзья… и что замышляют… и чем им наши дома не по нутру, – пробурчал он и ретировался.
– Руптатпур! Дороди передай, чтобы ко мне за паратом зашла! Скажи, Малам свежего насушил! – крикнул ему вслед морковный человечек.
– Теперь всему Дорлифу про нас разболтает, – заключил Гройорг. – Я таких болтунов знаю.
– Болтун-то он болтун – это правда, но сболтнуть не сболтнёт, – поправил его Малам. – Разве что Дороди, жене своей, на ухо шепнёт. А Дороди – женщина мудрая.
На скамейке возле дома Управляющего Совета сидел какой-то парень.
– Это Нэтэн, младший сын Фэлэфи, – сказал Семимес Дэниелу и Мэтью и обратился к нему: – Добрый день, Нэтэн!
– Добрый! – ответил тот, поднимаясь со скамейки. – Как твоя нога?
– Какая из двух? – спросил Семимес, и это был его ответ.
– Молодец, Волчатник, – одобрительным тоном сказал Нэтэн.
И голос его, твёрдый, незажатый, не прячущийся за одной нотой, и взгляд его глаз, открытый и немного вызывающий, и горделивая осанка говорили о том, что этот юноша не привык сомневаться. Лицом он напоминал Дэниела, и его легко можно было принять за его брата. Ростом он был повыше Дэниела и пошире в плечах.
Дэниел и Мэтью переглянулись: их удивило это неожиданное «Волчатник».
* * *
Семимес никогда (даже если его просили об этом) не упоминал о случае, после которого и прилипло к нему это лестное прозвище. Пугающую правду знал только его отец. Сам Семимес знал лишь часть правды, ту, что видели его глаза. Остальные же дорлифяне ошибку принимали за правду.
Два года назад пятеро парней отправились к Тануту с тем, чтобы попробовать его скалы на неприступность и заодно оставить им лишек своих страстей… В одной из пещер они наткнулись на стаю чёрных волков. Зверей, для которых закон своей территории стоит над всем, не остановил метавшийся в руках двуногих огонь: видно, матёрый угадал, что в пляске его было больше дрожащих поджилок этих двуногих, чем его кусающих выпадов, и повёл своих на непрошеных гостей. Волки пронзительно зашипели, будто это были вовсе не волки, оскалились так жестоко, что морды и глаза их налились кровью, и, прижимаясь брюхами ко дну пещеры, медленно, на согнутых лапах пошли на ребят. Те попятились назад, отмахиваясь факелами… от заполнявшего пещеру страха… Семимес выхватил из-за пояса свою палку и, отчаянно прыгнув вперёд, ударил ею о камень под ногами, вложив в удар всю мощь прыжка и ярость, прихлынувшую к голове его вместе с нечеловеческой кровью, которая текла в его жилах, и, зарычав по-звериному, бросился на волков. Тот из них, что был впереди, увернулся от второго удара палки, и они скрылись в глубине своего логова. Семимес сел на камень там, где остановился. Он уставился в черноту, убежавшую за кромку света. Он не хотел, чтобы кто-то ещё, кроме черноты, видел его лицо. Он чувствовал своё лицо и думал, что в эти мгновения оно так же не похоже на человеческое, как и морды этих волков – на волчьи. И он не слышал ни призывов друзей поскорее убраться из пещеры, ни того, как они ушли… Потом он услышал голос Нэтэна (тот вернулся за ним):
– Мы домой – догоняй, Волчатник!
Дома Семимес отмолчался, увильнув от вопросительных взглядов отца. А по прошествии нескольких дней сам спросил его об одном… о том, что мучило его всё это время.
– Отец, чёрные волки, что обитают в пещерах Танута, какие они с виду?
– Всё в их названии: они черны, как нутро пещеры, и чуть меньше своих серых лесных сородичей.
– И всё? – Семимес ждал от отца того, чего ждать было тщетно.
– Что же ещё?.. Что же ещё? – Малам задумался и что-то припомнил. – На передних лапах у них по шесть пальцев.
– Как по шесть?!
– Суровая доля их – жить и охотиться в горах – окупилась двойным прибылым пальцем с очень крепкими когтями. Он нужен им, чтобы карабкаться по ускользающей из-под лап скале, которая всегда на стороне горного козла… Сынок, ваш поход прервали чёрные волки?
– Не знаю, отец.
– Отчего же не знаешь?
– Четверо моих спутников видели в пещере, в которую мы пробрались, чёрных волков. Но я не знаю, кого видел я… Разве у чёрного волка багровая морда? И разве хвост его подобен длинному и упругому телу змеи? И разве шипит он, словно горная кошка, выказывая угрозу?
Малам нахмурился и посуровел в лице. Напряжение мысли, которой он всецело отдался, напугало Семимеса, и заставило пожалеть о своих словах.
– Отец, я мог ошибиться, – виновато проскрипел он.
Ничего не говоря, Малам пошёл в переднюю… вернулся на кухню в плаще, с походной сумкой в одной руке и палкой в другой… положил в сумку хлеба, обернув его тряпицей, и мешочек очищенных баринтовых орехов… наполнил флягу паратовым чаем, другую – соком тулиса… фляги засунул в чехлы и закрепил на поясе.
– Отец, хочешь я пойду с тобой? – спросил Семимес, не зная, слышит ли тот его.
– Останься дома, сынок. Про Нуруни не забывай. Скоро меня не жди.
Первый раз в жизни Семимесу было страшно за отца. Одиннадцать дней, что он ждал его, казались ему нескончаемыми, каждый из них… Отец вернулся на одиннадцатый день, к концу пересудов, изнурённый, изорванный (и плащ, и рубаха, и штаны висели на нём клочьями) и окровавленный… но счастливый… Перед тем как уснуть, он нашёл в себе силы сказать Семимесу несколько слов.
