Припомнив, как зовут мужа Фэлэфи, Дэниел негромко сказал:
– Добрый вечер, Лутул.
Погружённый в работу, тот не услышал его. Дэниел подумал, что это даже к лучшему: в голове у него была лишь одна Лэоэли, и он не смог бы сегодня быть хорошим гостем этого доброго дома. Он ещё немного постоял возле куста шиповника, глядя на Лутула и его помощника…
Подойдя к дому Малама, Дэниел услышал голоса своих друзей и пошёл им навстречу.
– Привет, Дэн-Грустный! Давно не виделись! – прокричал, заметив его, Мэтью, выявляя весёлость духа… – Рагу из баранины было так хорошо, что я не стану говорить о нём ни слова, чтобы не дразнить тебя.
– Ты уже дразнишь Дэна, – проскрипел Семимес. – Добрый вечер, Дэн. Нам не хватало тебя за столиком для четверых, и незанятый стул всё время ждал тебя.
– Думаю, у Дэна есть, чем ответить Мэту, – заметил Нэтэн. – Я прав, приятель?
– Тогда я тоже не буду распространяться насчёт ватрушек в компании Лэоэли, дружище Мэт, – ответил Дэниел.
– В компании прелестной Лэоэли, – со смаком произнёс каждое слово Семимес и затем спросил Мэтью: – Что бы ты сам выбрал, Мэт: чудное рагу из баранины в компании хоглифского «Лёгкого» или бабушкины ватрушки в компании прелестной Лэоэли? Бабушкины, Дэн?
– Бабушкины, – подтвердил Дэниел.
– Лэоэли сама выбрала – мне досталось хоглифское «Лёгкое», – нарочито горестно сказал Мэтью.
– По-моему, Дэн крепко поддал тебе, Мэт-Жизнелюб, – подыграл друзьям Нэтэн.
– Ладно, мы в расчёте, – сказал, отмахнувшись рукой, Мэтью, и, несмотря на легковесность этого слова, как и других, витавших в воздухе между друзьями, сказав это, неожиданно для самого себя вспомнил Кристин, их вечер в «Левом Правом», где и тогда пустовало место Дэниела за столиком, и погрустнел.
– Что, Мэт? – заметив это, спросил Дэниел.
– Да всё нормально, Дэн. Ребят, пойдёмте в трактир Малама. Посидим, потолкуем, забудем обиды, – сказал, бодрясь, Мэтью и тут же, глянув на Семимеса, немного исправился: – В трактир Малама и Семимеса. Да, Семимес?
– Да, – с довольством ответил Семимес и, поводив носом, добавил: – Нынче у нас грибочки в сметане.
– Друзья, я домой. Завтра увидимся, – сказал Нэтэн и, свернув влево, быстро зашагал по тропинке.
Вдруг лицо Семимеса, подвижное (вторившее каждому слову), приветливое и довольное… окаменело, запечатлев на себе неприязнь. Неподвижный взор его был устремлён на Дэниела.
– Дэнэд, – хрипло проскрипел он, будто ни сочное рагу из баранины, ни хоглифское «Лёгкое» вовсе не размягчили ни горло, ни душу его, – ты не хочешь сказать что-нибудь Семимесу и Мэту?
Дэниел, ошарашенный таким поворотом, пожал плечами.
– Не-ет, ты ничего не хочешь нам сказать… друг… потому как сегодня ты потерял себя… потому как сегодня ты забыл, кто ты есть…
– Семимес, в чём дело?! Говори яснее! – потребовал Мэтью, встав на защиту друга.
– Разуй глаза, Мэтэм, вместо того чтобы орать, – ответил ему Семимес грозным тоном и указал пальцем на поясной кошель Дэниела – кошель не был застёгнут и не оттопыривался, как всё время, пока в нём была Слеза.
Дэниел обшарил кошель рукой.
– Мэт, Семимес, похоже, я Слезу потерял, – сказал Дэниел с убитым видом.
– Проверь, на месте ли тетрадь, Хранитель Слова.
– На месте.
– Где ты хвастал Слезой? – всё тем же напряжённо-неприязненным тоном вопрошал Семимес.
– Да успокойся ты, Семимес. Говори по-человечески, – попросил его Мэтью.
Но последнее слово, сказанное им, не могло не задеть души Семимеса, и она отозвалась болью и гневом.
– Никогда впредь не говори этого слова Семимесу, сыну Малама… Семимесу, рождённому дорлифянкой, – проскрежетал он, сжимая в руке палку, торчавшую у него из-за пояса.
Мэтью сразу смекнул, в чём была его оплошность.
– Ну ладно, Семимес, прости меня. Признаю, что ляпнул не то. Но я не имел в виду…
– Замолчи! – прошипел Семимес.
– Похоже, я знаю, где мог обронить Слезу, – поспешил на выручку всем Дэниел, едва придя в себя.
– Говори, Дэнэд, поправляй свою нерадивость, – сказал Семимес, тщетно стараясь смягчить тон звуков, зажатых в тиски окаменевшего лица.
– На площади. Мы стояли напротив часов, шагах в десяти от них. Потом Лэоэли побежала… Потом… В общем, я мог обронить Слезу, когда убирал Её в кошель. Наверно, опустил мимо и не заметил. Это было недалеко от часов, слева от них.
Семимес, не проскрипев больше ни слова, сорвался с места и вскоре скрылся из виду.
– Бежим? – предложил Мэтью…
То, что Мэтью и Дэниел увидели, прибежав на площадь, заставило их попятиться назад и проглотить слово «Семимес», имя «Семимес».
Сын Малама, рождённый дорлифянкой, опершись на четвереньки, метался по куску земли, подобно охотничьему псу, который, почуяв затихшего в лабиринте норы зверя, ищет подступы к нему. Не замечая ребят, он то и дело пускал в ход нос, жадно вбирая дух почвы и отфыркиваясь… он взвизгивал и рычал… Он спешил за мимолётным запахом, который всё время поддразнивал его и ускользал, терял его, возвращался на прежнее место и проверял, не пропустил ли того, ради чего позволил вылезти наружу из его, Семимеса, жил существу, зачатому от корявыря. Сопение и рычание его становились страшными и невыносимыми, когда он взрывал утоптанную землю голыми руками и хоронил принятый за Слезу камешек. И это дикое отчаяние повторялось и повторялось, потому что его нетерпеливая жажда была сильнее его чутья.
Дэниел и Мэтью не смели приблизиться к тому, кого называли другом. Они стояли поодаль, охваченные отвращением и жалостью… Они стояли, и отвращение, огрызаясь, покидало их… а жалость, без объяснений, ждала Семимеса…
Вдруг Семимес подпрыгнул, словно укушенный змеёй, и, прижимая горевшую руку к груди, метнулся к часам. Под ними он окунул руку в свет и раскрыл ладонь.
– Нашёл!.. Нашёл!.. Нашёл! – раздался полный счастливого плача скрип.
Дэниел и Мэтью подбежали к Семимесу.
– Дэн! Мэт! Друзья мои! Я нашёл Её! Вот Она! – восклицал Семимес, и лицо его сияло счастьем. – Я нашёл твою Слезу, Дэн. Возьми.
– Спасибо, друг, – сказал Дэниел и принял Слезу (по коже его побежали мурашки, когда к его рукам, сложенным лодочкой, прикоснулась рука Семимеса, холодная, дрожавшая).
– Спасибо тебе, проводник, – сказал Мэтью. – Ты снова выручил нас.
Семимес проследил, как Дэниел убрал Слезу в кошель, потом помолчал, взвешивая услышанные им слова благодарности, потом сказал:
– Если бы Семимес был целым человеком, он бы… промолчал… И я промолчу… потому как все и так знают, что Семимес выручил всех.
