– Я и сама не знаю о чём. Так вчера сказал мне Фелтраур.
Дэниел изменился в лице: он снова вспомнил о лжи, которая открылась ему во сне.
– Я знаю! Этот камень выбрал меня! – Дэниел приподнял на руке каменное пёрышко, висевшее у него на груди. – Значит, он поможет мне отделить ложь от правды.
– Это аснардат, – сказала Эстеан. – Палерардец сделал это пёрышко из серебристого аснардата.
– Я должен поговорить с Фелтрауром. Но прежде мне нужно привести себя в порядок.
– К Фелтрауру вместе пойдём, Дэн, – сказала Лэоэли. – Ты ведь про пёрышко хочешь спросить, а его подарила тебе я.
– Я сама за ним схожу, дорлифяне, – сказала Эстеан и отвела глаза в сторону: в это мгновение она позавидовала брату (он сумел заставить себя понять что-то раньше неё), и ей захотелось убежать.
– Как знаешь, – сказал в ответ Дэниел.
Эстеан повернулась и быстро зашагала прочь. Лэоэли побежала было за ней, но остановилась.
– Дэн, постой!.. Я должна сказать тебе. Утром, прежде чем отправиться сюда, я зашла к Фэлэфи. Один человек, который поселился на время в её доме, просил передать тебе эти слова: «Одно я знаю точно: я с тобой».
– Мэт?! – воскликнул Дэниел. – Ты видела Мэта?! Как он?!
– Много лучше, чем четыре дня назад. Палерардцы… лесовики принесли его в дом Фэлэфи в тот самый день, когда ты пришёл сюда, только ближе к ночи. Лутул и Фэлэфи к тому времени уже похоронили Нэтэна. Мэт был очень плох, и Фэлэфи почти не отходила от него. Она не могла допустить, чтобы и он умер. Следующим утром я навещала Мэта. Он почти не говорил, так был слаб. А Фэлэфи называла его «сынок».
– Ну а сейчас-то он говорит?
– Говорит. О тебе всякий раз спрашивает. Вчера уже вставал ненадолго.
– Что же ты про меня ему наговорила?
– Пока только то, что ты у лесовиков. Остальное сам расскажешь.
– Мэт… Мэт жив… И ты скрывала это от меня. И за это я должен тебя простить.
– Ты уже простил, помнишь? Ты был слаб, и я не хотела тебя тревожить.
– А Семимес? Он вернулся?
– Мэт сказал, что Семимес побежал вас догонять. Но сначала он помог Одинокому донести Мэта до места, где у того была спрятана лодка. Он не догнал вас?
– Нет.
– Ладно, ты иди. Потом договорим. А то Эстеан с Фелтрауром придут. Он недалеко живёт, его дом… седьмой от дворца.
– Мне в Дорлиф надо. Лучше пойдём к Фелтрауру, а потом в Дорлиф.
– Согласна.
…Фелтраур и Эстеан выходили из дома, когда Дэниел и Лэоэли подошли к нему.
– Приветствую тебя, Лэоэли, и тебя, Дэнэд.
– Доброе утро, Фелтраур, – ответили Дэниел и Лэоэли.
– Коли вы сами пришли, присядем на скамейку.
Все четверо в нерешительности встали перед странной формы плетёной скамейкой прямо перед двухэтажным домом знахаря. Скамейка с высокой спинкой образовывала кольцо, разомкнутое в одном месте для прохода внутрь её.
– Смело заходите и садитесь, – предложил Фелтраур ещё раз.
Все сели. Скамейка оказалась очень удобной.
– Вижу, не озабоченность своим здоровьем привела тебя ко мне, Дэнэд, не так ли? – начал Фелтраур.
– Я здоров и пришёл из-за этой вещи, – Дэниел через голову снял конский волос с каменным пёрышком и протянул его Фелтрауру. – Что здесь не так?
Лэоэли затаила дыхание: что не так в пёрышке, которое она подарила Дэну? Фелтраур взял амулет. Долго разглядывал его… ещё дольше конский волос, он проверил его на ощупь… Потом спросил Дэниела:
– Этот камень выбрал тебя?
– Похоже, да. Во сне я сжал его в руке и отчего-то закричал. Когда проснулся, пёрышко и вправду было в руке. А вот что заставило меня закричать, не помню.
– Ты можешь сказать, откуда оно у тебя?
Дэниел бросил взгляд на Лэоэли.
– Я подарила этот амулет Дэну на Новый Свет. Раньше он принадлежал моему отцу.
– А этот волос? – спросил Фелтраур (в голос его прокралась тревога).
– Пёрышко всегда было на серебряной цепочке. Фэрирэф заменил её на конский волос и посоветовал мне подарить пёрышко Дэну. Он, верно, знал о походе, в который Дэн отправлялся. У нас примета такая…
– Знаю, Лэоэли, – сказал Фелтраур и надолго задержал на ней взгляд.
– Что же не так? – спросила она. – Я тоже должна знать.
– Что ж, слушайте. Это та правда, которую нельзя скрывать, какую бы боль она ни причинила вам обоим, ибо незнание приведёт к новым потерям.
– К потерям?! – изумилась Лэоэли. – Неужели пёрышко виновато в том, что погиб Нэтэн? В том, что ранен Мэт?
– Пёрышко ни в чём не виновато, Лэоэли. Оно, напротив, помогает нам. Оно разбудило Дэнэда, чтобы он открыл ложь. Ложь – в этом волосе. Волос был придан пёрышку не для того, чтобы Дэнэд вернулся, но для того, чтобы он и его друзья попали в западню, как это и случилось.
– Как это возможно, Фелтраур?! – возмутилась Лэоэли. – Это же издавна в обычае дорлифян: тому, кто отправляется в путь, надевают на шею или на руку замкнутый конский волос, чтобы он вернулся домой.
– Не горячись, дорогая Лэоэли. Это вовсе не конский волос.
– Чей же, Фелтраур?! – воскликнула Эстеан.
– Это волос одного из тех, кого дорлифяне и мы называем ореховыми головами.
– Теперь их зовут корявырями, – поправила его Эстеан.
– Это ближе к истине, – сказал Фелтраур.
– Но как волос может привести в западню? – спросил Дэниел.
– О, Дэнэд! Есть люди, которым подвластно то, что неподвластно остальным. Иной наделён даром передавать предметам часть своей силы. И отдав предмету часть самого себя, такой человек (или корявырь) может разговаривать с ним, повелевать им. Корявырь, которому принадлежал этот волос, имел власть над ним до тех пор, пока ты не пришёл в Палерард. Он прослеживал путь волоса, а значит, и твой.
– Я возьму этот волос в Дорлиф и заставлю Фэрирэфа во всём признаться! – сказала Лэоэли (волнения и решимости было в ней поровну).
– Нет, Лэоэли, пока волос останется в Палерарде. Всякий, кто вернётся на ваши земли с волосом, навлечёт на себя беду, как навлёк её Дэнэд.
– Но откуда у Фэрирэфа этот волос? – задался вопросом Дэниел и тут же опустил глаза.
– Ты уже знаешь ответ на этот вопрос, Дэнэд. Твои глаза сказали об этом, – заметил Фелтраур.
– Откуда, Дэн?! – воскликнула Лэоэли.
– Пусть в этом разберётся Управляющий Совет Дорлифа, а не мы с тобой.
– Ответь же – не мучь меня! – настаивала Лэоэли.
– Дай мне слово, что ты ничего не скажешь Фэрирэфу.
