– Обещаю.
– Тот человек, что убил Суфуса и Сэфэси, принёс ему волос. Фэрирэф расправился с ним, чтобы не было свидетелей его предательства. Но один свидетель всё-таки остался.
– Откуда ты это знаешь? Почему ты так уверенно говоришь?
– Я открою тебе это, когда мы будем одни. Фелтраур, Эстеан, простите меня.
– Дэнэду открылась правда, Лэоэли. Верь ему, – сказал Фелтраур.
– Я верю ему.
– Возьми своё пёрышко, Дэнэд, и носи его на себе: оно выбрало тебя и будет защищать.
– У нас так заведено: носить на себе камень, который выбрал тебя, – сказала Эстеан.
– Лэоэли, ты не будешь против, если я дам Дэнэду серебряную цепочку? – спросил Фелтраур.
– Конечно, нет.
– Тогда подождите меня. Я её теперь же принесу.
* * *
…Лэоэли и Дэниел вышли из черноты и оказались в лесу. За спинами их остался огромный валун.
– Узнаю Садорн, призрачное обиталище добрых соседей Дорлифа лесовиков!
– Не говори так, Дэн, в твоих словах насмешка.
– Ладно, не буду. Пойдём домой.
– Ты не в ту сторону направился, призрачный дорлифянин. Запомни, может, пригодится: вход на Путь и выход из него в этом камне со стороны Харшида. А Дорлиф – в той стороне. Если поспешим, ещё до пересудов доберёмся.
– Как ты не боишься одна по лесу ходить. Когда выходила из Дорлифа, наверно, ещё совсем темно было?
– Это я только сегодня рано вышла: к тебе торопилась, – ответила Лэоэли и, сделав несколько шагов, спросила о том, что мучило её: – Дэн, теперь мы одни. О чём ты умолчал, когда мы были у Фелтраура?
– Не хочу говорить тебе об этом… да и напрасно уже обмолвился.
– Но ты должен! Фэрирэф – мой дедушка!.. Дэн, не молчи! Твоё молчание пронзает душу!
– Не Фэрирэф создал дорлифские часы.
– Не Фэрирэф?! В уме ли ты, Дэн! Если бы это было так, хоть кто-то бы знал! Такое невозможно утаить!
– Вот видишь, зря я тебе сказал.
– Ладно, прости меня… и говори, – Лэоэли с трудом справилась со своим негодованием.
– Художник, который больше тридцати лет назад волей случая оказался в Дорлифе, сделал рисунки часов. В них, в узоре, спрятано его имя.
– И поэтому ты лишился чувств, когда рассматривал их?
– Похоже, что да. Этот художник – злой человек. Он повинен в смерти моего деда и не только его. Он снова здесь, в Выпитом Озере. Он и зловещий горбун, о котором мне, Мэту и Семимесу рассказал Малам, соединили свои силы в единую силу и свои тела в единое тело и стали повелевать корявырями.
– Дэн, мне страшно от твоих слов!
– Мне тоже страшно. Недавно мы видели Повелителя Тьмы у подножия Харшида. Он летает на горхуне.
– Дэн!
– Это он приказал убить Суфуса и Сэфэси. И он же заставил Фэрирэфа сделать так, чтобы волос корявыря попал ко мне.
– Он охотится за тобой, да?
– Я не должен говорить об этом… Он охотится за мной.
– Я, кажется, догадываюсь из-за чего. Из-за Слезы?
– Не только из-за Слезы. Но пока я не могу сказать больше, чем сказал.
– Но как Фэрирэф поддался ему? Он неслабый человек.
– Ты ещё не поняла?
– Нет.
– Часы – его слабость. Ты же говорила, что он любит их больше всего. Повелитель Тьмы имеет власть над Фэрирэфом, потому что знает тайну часов, а значит, все могут узнать правду.
– Повтори, что ты сейчас сказал! – воскликнула Лэоэли, остановившись.
– Все могут узнать правду. Все дорлифяне.
Лэоэли закрыла лицо руками и зарыдала… Потом, всхлипывая, сказала:
– Только что я поняла смысл слов, которые услышала в детстве в тот самый вечер, когда с отцом и мамой вернулась с озера. Помнишь, я говорила тебе? Фэрирэф разговаривал в саду с каким-то человеком, а мы с отцом невольно подслушали разговор.
– Помню, Лэоэли.
– Тот человек сказал, я хорошо запомнила эти слова: «Я уверен в том, что пленник вернётся, и тогда все узнают правду». Пленник вернулся, да, Дэн?
– У этого человека был сильный, пугающий голос?
– Да.
– Это был горбун, Повелитель Тьмы. А пленник…
– Художник.
– Да. Похоже, он был пленником твоего деда и рисовал для него часы.
– Дэн… отец и мама погибли неслучайно. Верно, отец знал что-то. Он страдал.
– Видимо, он знал, что дорлифские часы придумал не твой дед. Лэоэли, я прошу тебя, не говори никому о часах, ни одному человеку. О предательстве Фэрирэфа я сам скажу Фэлэфи. Но о часах не должен знать никто.
– А Мэт? Мэту ты скажешь?
– Мэту я скажу.
– Дэн?..
– Что?
– Ты из-за меня об этом просишь?.. Спасибо тебе.
Глава пятая
«Откликайся жизни»
Семимес лежал на дне расселины, отдавая холодному камню свою обиду.
– Всё равно тебе придётся вернуться к друзьям, Хранитель Слова… вместо другого парня, которого, уж точно, они ждут больше, чем тебя. Известное дело, жалеют того, кто упал, а не того, кто устоял. А уж с того, кто вызвался поднять упавшего, спрос за двоих, не меньше… такой спрос, будто он в чём-то виноват… «Что скажешь про Мэта, Волчатник?» Узнаю твою прямоту, Смельчак. А не хочешь ли ты подождать со своим укором и послушать, о чём тебе Семимес поведает сам?.. «Ты нашёл Мэта?» Грустному пришлому и невдомёк, что, чтобы найти Мэта, надо, чтобы он где-то был… «Признавайся, дружище». Или признавайся, или дружище. А то квадратно у тебя выходит, Гройорг-Квадрат… А от тебя, лесовик, слов я и не жду: ты у нас по глазам свет от тьмы отличаешь…Эх, Семимес-Семимес. Что ответишь ты своим друзьям на все эти вопросы… на один-единственный вопрос: сделал ли ты, Семимес, сын Малама, больше, чем всё?.. Ну что, пригорюнился?.. Скажешь им, что ты так долго спускался в расселину, заботясь о своих косточках, что Мэта успели съесть волки?.. Эх, Семимес-Семимес…
Вдруг Семимесу показалось, что палка его, которая лежала подле, хочет что-то сказать ему. Он взял её в руку и прислушался к ней: под скалой кто-то выдавал себя движением. Семимес коснулся палкой правой стены… потом левой…
– Верни ум в голову! – строго сказал он самому себе и, снова запалив факел, стал тщательно проверять левую стену. – Плотно тебя задвинули – сразу и не приметишь, что тебя отодвинуть и задвинуть можно, стена и стена, вот я и не приметил тебя в стене. А наш подранок один с этаким каменюгой не сладил бы. Видать, не один он под скалой схоронился.
Семимес сел и упёрся хребтом в правую стену, чтобы ногами отодвинуть камень, но вдруг передумал.
