– У меня с головой худо, вот я и оробел, – проскрипел он.
– Здравствуй, Семимес! Здравствуй, мой дорогой!
– Здравствуй, тётя… Фэлэфи.
Ребята переглянулись.
– Привет, проводник! – сказал Мэтью и помахал ему рукой (что-то помешало ему подойти и обнять того, кто несколько дней назад помог ему выжить, может, глаза Семимеса потеряли где-то по дороге то, что было в них тогда, в ущелье Кердок).
Семимес махнул ему рукой и вперил глаза в пол.
– Ну, садись на диван – я твою рану посмотрю, – предложила ему Фэлэфи.
Дэниел и Мэтью направились к двери.
– Ребятки, обед на кухне, – сказал им Малам. – Доброго вам голода и доброй беседы: соскучились, верно, друг по другу.
– Э! Кушайте – не спрашивайте, – неожиданно сказал Семимес. – Всё, что ни есть на столе, – для доброго голода.
– Спасибо, Семимес, – сказал Мэтью, радуясь неожиданному повороту от не очень-то приветливого взгляда к приветливому слову. – А ты присоединишься к нам?
– Мы тебя подождём, – подхватил Дэниел.
– Поем, – ответил Семимес и обратился к Фэлэфи: – А ты поешь со мной, тётя? Я тебя подожду.
– Спасибо, дорогой мой. И я с тобой и твоими друзьями чайку попью, – с улыбкой ответила Фэлэфи.
– И козьего молока, – добавил Семимес. – В козьем молоке много здоровых свойств.
– И чашечку козьего молока, – потрафила его радушию Фэлэфи.
– И этих… лепёшек отведаешь, хочешь – сметанных, хочешь – черничных.
– Так уж и быть, дорогой мой. А теперь давай-ка я раной твоей займусь.
Дэниел и Мэтью вышли из гостиной.
Семимес старательно поправил волосы (а то вдруг какая-нибудь упрямая прядь помешает тёте Фэлэфи разглядеть рану) и подался вперёд, выставляя лоб напоказ.
– Вот, меня корявырь ударил.
Фэлэфи осмотрела рану и осторожно потрогала её пальцами.
– Семимес, дорогой, скажи-ка мне: когда корявырь ударил тебя, ты сразу лишился чувств?
– Да, тётя Фэлэфи, и всё от меня спряталось, как будто я умер.
– А когда очнулся, голова болела?
– Так болела, что я хотел боль из неё вынуть. Но разве её вынешь?
– Голова вся болела, или только место, куда тебя корявырь ударил?
Семимес призадумался… и ответил, опустив глаза:
– Вся-вся болела… И здесь, и здесь, и здесь…
После того как Семимес обтыкал пальцем свою голову, Фэлэфи промыла рану тулисом. Потом достала из своего лукошка прозрачный пакетик (сделанный из безмерника), а из него – зелёный листок какого-то растения. Листок был размером с хорошую ладонь (прямо как у Семимеса), и она разорвала его вдоль напополам.
– Я приложу к твоей ране лист нэриса. Он вытянет из неё всю что ни на есть заразу, – объяснила она Семимесу. – Он липкий, я прилеплю его ко лбу и голову перевязывать не стану. Три дня походишь так, не снимая его. Можешь волосами прикрыть, и будет почти незаметно.
– И вся что ни на есть зараза уйдёт из головы прочь.
Фэлэфи тронуло это «из головы», и она рассмеялась.
– Что смеёшься, тётя Фэлэфи? – Семимес подозрительно посмотрел на неё.
Фэлэфи положила свою руку на его и мягко сказала:
– Вся зараза уйдёт прочь, только не из головы, а из раны.
– А вот ум вернётся в голову, да?
– Да, дорогой мой. Но сначала я проверю руками, что с твоим умом стряслось.
– Ладно.
Фэлэфи встала, подняла руки (ладонями вниз) над головой Семимеса и принялась медленно водить ими… В то самое мгновение, когда она тревожно взглянула на Малама и покачала головой, Семимес, почуяв неладное, проскрипел, тихо, но напряжённо, внушительно:
– Говори вслух… тётя Фэлэфи.
– Так тому и быть, Семимес. Вместе будем чуждое из тебя изгонять: я руками, а ты желанием своим, желанием прежнего себя вернуть.
При этих словах Семимес сначала задрожал всем телом, а потом согнулся и весь сжался. Малам, заметив это, подошёл к нему и погладил его по голове.
– Сынок, не прячься. Фэлэфи поможет тебе, и снова всё будет хорошо. Главное, что ты дома.
– Главное, что я дома, отец, – согласился Семимес. – Просто у меня с головой худо, вот я и спрятался.
– Семимес, дорогой, послушай меня. Разум твой при тебе остался, но только кто-то злой и очень сильный околдовал тебя. Твою голову, твоё лицо будто закутали в колдовской кокон. И теперь ты – и Семимес, и немножко не Семимес. Я буду каждый день приходить к тебе и слой за слоем снимать этот кокон. А ты помогай мне… волей своей, она у тебя сильная. Договорились?
– Договорились, тётя Фэлэфи.
– Ну, а теперь чаем меня потчуй, как обещал. А как попьём чаю, скажешь мне, сегодня начнём от колдовского кокона освобождаться или завтра.
Семимес задумался… и сказал:
– Через три дня начнём, тётя Фэлэфи.
Малам и Фэлэфи переглянулись в недоумении.
– Почему же через три, сынок? – спросил Малам.
– Через три дня зараза из раны уйдёт.
– Так тому и быть, – сказала Фэлэфи, понимая, что, потеряв три дня, она приобретёт в Семимесе куда большего помощника, чем теперешний.
…Только все пожелали друг другу доброго голода и Семимес потянулся за облюбованным им куском морковно-грибной запеканки, раздался стук в дверь.
– Видно, Лутул не утерпел – пришёл, – сказала Фэлэфи.
– А я думаю, Савасард с Гройоргом. Я их сегодня во сне видел, – сказал Мэтью.
Малам, уже поднявшийся из-за стола, чтобы пойти открыть дверь, возразил ему:
– Савасарду с Гройоргом рано. Могу сказать лишь то, что нынче они в безопасности, хотя путь их пролегает по опасному проходу.
Мэтью и Дэниел переглянулись. Малам, заметив вопрос, застрявший меж ними, пояснил:
– Надёжного спутника приобрели они себе и через два-три дня прибудут.
– Прорвались! – тихо воскликнул Дэниел, глаза его заблестели от счастья.
– Вот это новость! – радостно сказал Мэтью и взглянул на Семимеса: что скажет тот?
– Помнил, да забыл, – проскрипел Семимес. – У меня с головой худо.
– Пойду посмотрю, что за новость к нам в дом так настойчиво просится.
Малам прошёл в переднюю и открыл входную дверь.
– Деточка, что стряслось?! – воскликнул он, увидев Лэоэли.
– Здравствуй, Малам. Мне Фэлэфи нужна. И все вы нужны! – сказала она, волнуясь.
– Здесь, здесь она. И все, кого в голове держишь, здесь. Проходи, Лэоэли.
