– Ты хочешь сказать, что это наш шанс.
– И да, и нет, Мартин.
– Почему нет?
– Страх одиночек караулит. Если мы будем рядом…
– Понятно. А как же ты с ним?
– Он не видел меня, а я – только его половину, за неё и ухватился.
– Послушай, Дэн. Может, его мной напугать? Может, я родился таким для этого случая?
– Дэниел, Мартин, идите в дом! – громко позвал Сэмюель. – Ужин на столе.
– Обдумать надо всё хорошенько, он же в подвале своего дома прячется. Но это после ужина, я с голоду умираю.
…Когда слова в доме лесника почувствовали себя утомительными, а эмоции забыли о кураже и все разбрелись по своим углам, Дэниел открыл дневник Дэнби Буштунца на одной из восьми страниц, хранивших тайну, и прочитал… на языке, на котором только и мог прочитать это:
Скорбь Шороша вобравший словокруг
Навек себя испепеляет вдруг.
Нэтэн
– Прости, Лэоэли. Я верну Дорлифу заветное Слово, но не верну тебя.
…Вечером, в тот же самый час, когда Дэниел подходил к дому лесника и его помощника, но только на следующий день Мартин переступил порог дома Дэниела. Они решили не откладывать уход в Дорлиф и попытаться воспользоваться для этого уникальным свойством Джеймса.
– Пойду к себе, дам SOS Джеймсу. Ты со мной или здесь побудешь? – спросил Дэниел Мартина (тот уже при въезде в город как-то сник и погрузился в себя).
– Останусь наедине со своими корявыми мыслями.
– Это какими же?
– Не люблю я никого. Еду сейчас по городу, смотрю через стекло: лицо, другое… глаза попадаются, и мне не по себе, так не по себе, что лучше не смотреть… Тебя вот успел в предатели записать.
– Не бери в голову… – поспешил со словами Дэниел, но продолжения не нашёл, а обманывать, как обманывают плохие учителя, ни себя, ни Мартина не стал.
– Не бери в голову – это отговорка. Но мне и не надо ничего. Ты спросил – я ответил. Иди, Дэн, я здесь посижу.
– Ладно. Есть захочешь – в холодильник загляни, на кухне.
Среди писем было два, которые нельзя было не открыть: одно – от Эндрю, другое – от Джеймса. Несколько секунд Дэниел колебался, с какого же из них начать: то ли побыстрее развязаться с Эндрю и приступить к главному, то ли узнать, как там Джеймс, и договориться о встрече, а уж потом…
Дэниел открыл письмо и прочитал: «Привет, Дэниел. И прощай. Я пишу и дрожу всем своим слабым существом. Отец приставил ствол себе под подбородок и так ходит по комнатам и умоляет маму вернуться. Но она не вернётся. И я не хочу знать, что будет. Я ухожу навсегда. Всё, Дэниел».
Письмо было написано ночью, в два часа четырнадцать минут. Но, может быть… Пальцы содрогнулись: они были готовы коснуться знаков, за вереницами которых, возможно, таились слова, способные остановить Джеймса. И в это мгновение Дэниел явственно почувствовал, что душа его уже обрела покой…
Когда волна чувств спала, он вышел в гостиную к Мартину.
– Мартин, – в его голосе слышался трепет.
– Что с тобой, Дэн?
– Мартин, Джеймс нам не поможет: он ушёл… чтобы остаться там. И шанса больше нет. Его и не было. Мы придумали его.
– Постой, Дэн! – повысил голос Мартин. – Мы же не отступимся? Не отступимся?
– Мы не можем отступиться.
В лице Мартина что-то изменилось: он зацепился за промелькнувшую в голове мысль.
– Дэн… вчера ты сказал, что не можешь передумать. Сейчас ты сказал, что мы не можем отступиться. Ты повторил за мной, но ты вкладываешь в это какой-то смысл… не такой, какой вкладываю я. Ты говоришь это не только потому, что мы это мы, не потому, что мы такие крутые. Есть другая причина, я вижу. И я спрашиваю: есть другая причина?
– И тогда, и теперь я ответил на твой вопрос. Но причина есть… суперпричина. Я должен отнести тетрадь, дневник деда, в Дорлиф. Я не могу этого не сделать… Поклянись, что никому не скажешь, если узнаешь главное.
– Клянусь.
– В тетради – Слово, заветное Слово. Оно призвано спасти дорлифян.
– Круто! Так круто, что жить хочется… даже такому, как я. Взглянуть бы на это Слово.
Дэниел достал из кармана тетрадь и открыл на нужной странице.
– Держи.
Мартин вперил свой единственный глаз в непонятные слова.
– Это…
– Это заветное Слово. Оно на языке дорлифян.
– Ты понимаешь?
– И ты поймёшь, когда окажешься там.
– Пойму?
– Не сомневайся – откроешь тетрадь и прочитаешь. Так и со мной было. И с Мэтью.
– Прочитай по-нашему, – попросил Мартин, вернув тетрадь Дэниелу.
– Скорбь Шороша вобравший словокруг
Навек себя испепеляет вдруг.
– Круто, хоть и непонятно. Храни его.
– Теперь мы вместе будем хранить его. Мы оба – Хранители Слова… Вначале нас было восемь. Осталось пятеро. Теперь… теперь пока двое.
– Значит, не зря мы с тобой тренировались, – сказал Мартин, шлёпнув ладонью по сумке, которая лежала на сиденье кресла подле него.
– Что там у тебя?
Мартин вынул свой камень и несколько раз подбросил на ладони.
– Это же булыжник, – в недоумении сказал Дэниел.
– Я запомню, как ты его обозвал, и ты запомни… Что дальше?
– Дальше ты идёшь на кухню и забираешься в холодильник. А я испытаю другой шанс.
– Есть другой?
– Вообще-то нет.
– Ну попробуй, – с усмешкой сказал Мартин.
Дэниел вернулся в свою комнату и открыл письмо от Эндрю: «Привет, Дэниел! Какие новости? Как там Лэоэли поживает?»
– Пошёл ты! – вырвалось у Дэниела. Он ударил по клавишам: «Лэоэли погибла. Я всё вспомнил. Шарик утерян безвозвратно».
Через минуту – новое письмо от Эндрю: «Дорогой друг, примите мои соболезнования. Сгораю от любопытства: что вы вспомнили касательно шарика?»
Дэниел не мог не воспользоваться шансом и, припомнив игру, затеянную не так давно Мартином, написал: «Меняю умопомрачительную информацию на ваш шарик».
Эндрю ответил: «Я говорил вам и повторюсь: шарик имеет научную ценность и находится в секретной лаборатории, а не у меня в кармане. То, что вы предлагаете, – безумие. Напоминаю вам о слове, данном мне. Имейте честь».
Дэниел написал: «И я о том же, о научной ценности. Когда я давал вам слово, я ничего не помнил. Дело в том, что это знание принадлежит не только мне, и я не имею права делиться им с кем бы то ни было. Но я не отказываюсь от данного мной слова и готов открыть тайну в обмен на шарик, при котором, извините, будете вы (а не наоборот, учитывая значимость шарика). Это – новое условие, выгодное для нас обоих».
