Вскоре Трозузорт оказался в свете пламени факелов. Он воткнул в землю и поджёг ещё два. Затем сбросил плащ и сказал:
– Вижу, потускнел ты, Малам. Стало быть, решил принять смерть прежде, чем узнаешь об участи Дорлифа?
Малам тоже скинул плащ и вынул из-за пояса палку.
– Не прежний лик Зусуза вижу я перед собой, и, думаю, на руку это мне: не усомнится, припоминая былое, двухтрубчатник мой в смертоносном устремлении своём.
Трозузорт в ярости выдернул из-за пояса палку.
– Нынче горит во мне приумноженный огонь Чёрной Молнии. Берегись, Малам!
– Предупреждаю, Трозузорт: и я удвоил силу свою. Остерегайся.
Оба они, глядя друг другу в глаза, ударили палками оземь. Земля, приняв на себя токи неведомой энергии двухтрубчатников, которой дали высвободиться руки двух маленьких горбатых умельцев, не выдержала их столкновения и содрогнулась (Семимес вцепился в стебель куста, испугавшись, что подземная волна отбросит и выдаст его), затем содрогнулась ещё и ещё – округа заходила ходуном, и многие из стана корявырей, не сумев обуздать взбешённую твердь под ногами, рухнули. Но ни Малам, ни Трозузорт не дали один другому углядеть напротив себя слабость ног. Оба стояли как вкопанные, пересиливая очумелость в них, вошедшую вместе с волнением земли. Через несколько мгновений палки их взвились в воздух и со свистом рассекли его и, словно заразившись страстью сечи, стали нещадно кромсать его… Трозузорт наступал – Малам отбивался. И каждый удар Повелителя Тьмы по мощи своей был смертельным. И каждый отбив, и каждая увёртка морковного человечка отводили и обманывали смерть. И Семимес сотню раз порывался пустить свою палку в ход, и только слова записки, оставленной ему отцом, не позволяли ослушаться его: «… Как бы страх за мою жизнь не подзуживал тебя, не поддавайся ему, а прибегни к этому приёму лишь тогда, когда вконец измотает нас драка». Малам наступал – Трозузорт отбивался. И Семимес заприметил: атаки отца были искусны, но удары не сокрушительны, нарочно не сокрушительны. «Какую же мысль вкладывает отец в эти недовески? – спрашивал он себя и отвечал: – Какую-то вкладывает».
К тому времени, как сплошная темень высоко над слабеющим светом факелов стала терять густоту и выявлять фиолетовую волнообразность, силы Трозузорта и Малама иссякали с каждой атакой. Но противники, словно вдрызг пьяные задиры, желавшие доказать один другому свою правоту, чего бы им это ни стоило, бились и бились, преодолевая неустойчивость пространства, верный признак изрядного перебора. И по-прежнему каждый удар мог стать последним… Семимес смотрел во все глаза, карауля мгновение, о котором говорилось в записке. Он видел: отец ослабел сильнее Трозузорта, и атаки его уступают как числом, так и напором. «Нынче горит во мне приумноженный огонь Чёрной Молнии. Берегись, Малам!» – мысленно проговорил он слова злодея, затем слова Малама: «Предупреждаю, Трозузорт: и я удвоил силу свою. Остерегайся». «Отец разумел мою палку, когда говорил это, – смекнул он и сказал себе: – Не подведи, Семимес-Победитель». И вместе с тем как палка Трозузорта взвилась вверх, чтобы со всего маха обрушиться на голову Малама, двухтрубчатник Семимеса врезался в землю, неожиданно сотрясши округу. Лишь на полмгновения этот порыв земли и воздуха забрал внимание Повелителя Тьмы, но этого полмгновения хватило морковному человечку на то, чтобы опережающим дерзким ударом в грудь сразить его. В следующий миг Семимес оцепенел от увиденного: с неистовой силой, сдавившей воздух и всё, что в нём находилось, от Трозузорта отделилась и стремительно взмыла ввысь чёрная плеть. На землю упали трое: Зусуз, Малам и… человек, которого ни Семимес, ни его отец не знали в лицо, человек, который пришёл когда-то в Выпитое Озеро, чтобы встать на путь обретения безграничной власти.
Малам с трудом, при помощи своей палки, поднялся и, приблизившись к Зусузу, склонился над ним. И заговорил слабым голосом (даже Семимес не мог ничего разобрать):
– Знаю, что слышишь ты меня, Зусуз.
Зусуз поднял отяжелевшие веки: взгляд его подчинился вопросу, и Малам понял какому.
– Да, ты снова Зусуз. И это упрощает разговор меж нами, ведь друзьями мы слыли некогда и слышали намерения друг друга без слов.
– Это правда, Малам, – затяжно прошептал Зусуз. – Я и теперь знаю, что ты надумал.
– Знать-то знаешь, но по слабости своей нынешней что-то ненароком упустить можешь. Так что предадимся весу и точности слов.
– Валяй, говори.
– Так обернулось, что как воин воина добить я тебя могу и отнять жизнь вовсе.
Зусуз скривил рот: не по нутру была ему эта правда. Малам продолжал:
– Потому взываю не к воину в тебе, но к прежнему другу. Зусуз, мыслю я сохранить жизнь тебе в обмен на время. Тотчас отведи войско своё в Выпитое Озеро и дай полсотни дней мне и Дорлифу. И сам поразмысли над тем, по какой дороге дальше тебе идти.
– Я свою дорогу выбрал, и ведёт меня по ней мой девиз: проникни в суть и подчини. И с неё не сойду. Как воин воину я сказал бы тебе лишь два слова…
– «Убей меня», – сказал бы ты, – угадал Малам.
– …убей меня. Но как прежнему другу говорю: бери три десятка дней, но потом пощады от меня не жди. И везде, куда способен донести меня на крыльях своих Шуш, настанет власть Выпитого Озера. Поразмышлять ты велишь мне, Малам? И я тебе напоследок скажу: где нынче твой пришлый? Потерял ты его, а вместе с ним и надежду на чудо. На том и расстанемся.
Маламу нечем было ответить на эти слова. Это была горькая правда: не углядел он за Хранителем спасительного Слова.
– Три десятка дней – так тому и быть, – сказал он, повернулся и побрёл домой, опираясь на палку и отвоёванную надежду.
(То был второй разговор, никем не услышанные слова которого спасли многие и многие жизни).
Семимес не сразу присоединился к отцу. Но как только два горбуна оказались на расстоянии недосягаемости взоров друг друга, Малам услышал в своём левом ухе родной скрип:
– Отец, почему ты не убил его?
– Сынок, если бы я сделал это, тысячи стоп корявырей подминали бы сейчас под себя дорогу, по которой мы с тобой идём. Ещё одно скажу тебе, Семимес, коли ты спросил. Если бы имел я прямую задумку убить его в бою, не прибегнул бы к помощи сторонней, чтобы не устыдиться этого по прошествии лет.
– Отец, пока я лесом за тобой шёл, мне подумалось: что же теперь с тем другим станется?
– Чёрная сила на моих глазах вышла из него, сынок.
– Я тоже видел эту змеюку.
– И нынче сам он решит незатемнённым разумом, в какую сторону взор свой устремить.
* * *
В начале пересудов того же дня в дом, в котором жила Раблбари со своей внучкой Лэоэли, увесисто постучались. Лэоэли открыла дверь.
– Добрых пересудов, дорогая Лэоэли. Как хорошо, что застал тебя, – начал Лутул, и по его лицу было заметно, что он горит желанием сообщить нечто важное.
