– Дэнэд.
– Дэнэд?! – не скрывая волнения, произнесла она знакомое имя (она знала, что Дэнэд погиб, будучи в Нет-Мире. Это была их с Лэоэли тайна). – Можно мне взглянуть на него?
– Это ранит тебя.
– Ты же знаешь, я не из пугливых: много раз видела, как Эфриард помогал Фелтрауру оперировать раненых.
– Прошу, потерпи до завтра. И должен предупредить тебя: если это враг, а скорее всего, так оно и есть, его казнят.
– Знаю, отец.
На следующее утро Эстеан отправилась в лекарскую, двухэтажное здание по соседству с жилищем главного палерардского целителя. С позволения Фелтраура её пропустили в комнату, где находился вчерашний пленник. Увидев его лицо, она пришла в замешательство и, словно испугавшись собственных слов или волнительных звуков, которые могли бы безотчётно сорваться с её уст и потревожить это существо, поднесла руку ко рту. Голова и плечи его были перевязаны, вероятно, как и всё тело, которое покоилось под лёгким покрывалом. Он открыл правый глаз, взгляд его остановился на Эстеан, и ей показалось, что за эти короткие мгновения место болезненной тоски в нём заняла приветность. Она приблизилась к нему и спросила:
– Ты Дэнэд?
В ответ он едва заметно кивнул.
– Но ты не Дэнэд.
Он снова подтвердил её слова, на этот раз помотав головой из стороны в сторону.
– Ты забавный, пусть и… – она чуть было не назвала его корявырем, но поморщившись, передумала, – пусть на твоём лице и лежит печать Выпитого Озера.
Пленник не отрывал от неё взгляда. Это смутило её.
– Ты умеешь только мотать головой и выказывать чувства глазом?
Веко его опустилось.
– Что ж, как пожелаешь, – сказала она с досадой, резко повернулась и направилась к двери.
– Э…
Ей показалось, что он хотел произнести её имя, но она тут же опомнилась и решила, что это лишь её выдумка (по-другому и быть не могло). Тем не менее она обернулась.
– Так ты умеешь говорить?.. или «э» – это всё, на что ты способен?
– Я говорящий корявырь. Но я боюсь своих слов.
Эстеан вздрогнула, так неожиданно было услышать его речь. Она поймала себя на том, что обрадовалась этому, но побоялась выдать своё чувство.
– В твоём положении следует опасаться слов, – сказала она. – Они на весах жизни и смерти… Ладно, я пойду: мне позволили побыть у тебя совсем недолго.
Эстеан вышла и затем поднялась на второй этаж – повидаться с братом. Узнав, что через два дня он сможет вернуться во дворец, она побежала с этой доброй весточкой к родителям.
На другой день Эстеан снова открыла дверь, за которой коротал часы неразрешимых раздумий странный пленник. Её притягивало, будоражило её любопытство то, что живой глаз этого существа из Выпитого Озера, не замутнённый тенью второго, мёртвого глаза, был слишком человеческим. А те немногие слова, которые были произнесены им, не звучали однозначно и пугающе и словно прикасались к какой-то тайне, его тайне.
– Ты скучал по мне, пленник?
Он кивнул.
– Ты и сегодня будешь бояться слов?
– Как тебя зовут? – спросил он ещё слабым голосом.
– Мне показалось вчера, что ты знаешь, как меня зовут. Но так и быть: моё имя Эстеан.
– Эстеан, – повторил он… и его глаз увлажнился.
Эстеан заметила волнение его души.
– Моё имя такое горькое? – нарочно спросила она.
– Да.
– Отчего же?
Пленник закрыл глаз, помолчал и, не открывая его, ответил:
– Я закрываю глаз, говорю: Эстеан, слышу: Эстеан… и вижу камни, разноцветные камни, и слёзы просятся наружу.
Эстеан побледнела, мурашки побежали по её телу. И она спросила, с дрожью в голосе:
– Разве в камнях горечь?
– Горечь в воспоминаниях, связанных с камнями, к которым когда-то прикасались пальцы, взор, слова.
– Замолчи, пленник! – воскликнула Эстеан и выбежала вон.
* * *
Минуло ещё три дня. Силы мало-помалу возвращались к пленнику. Раны подживали, затягивались. Ожоги, нехотя, показывая характер, поддались-таки целительной силе мазей Фелтраура и медленно уступали место клеточкам живой плоти. Настои из трав напоили его энергией, заставив ощутить жизнь в себе и вокруг. Он уже дважды поднимался с койки и ходил по комнате.
Вскоре после завтрака за ним явился порученец Озуарда. Ему было приказано доставить пленника во дворец, в белую комнату (она находилась на первом этаже в левом крыле дворца).
Подойдя к двери, сопровождающий открыл её и сказал что-то на языке палерардцев тому, кто находился внутри. Затем обратился к пленнику:
– Проходи, тебя ждут.
Белая комната оправдывала своё название: стены – из белого камня, под ногами – белый ковёр. Посреди комнаты – узкий дугообразный белый стол, возле него (по внешней, выпуклой дуге) – четыре белых плетёных стула, на столе – четыре листа белой бумаги и четыре чёрных карандаша из эйриля. Внутри полукруга, образованного столом, ещё один белый стул. Вдоль левой и правой стен – белые скамейки. Подле стульев по ту сторону стола стояли четверо палерардцев, облачённых в белые накидки.
– Дэнэд, займи этот стул, – сказал Озуард и указал на тот, что стоял в центре полукруга спинкой к двери. – Друзья, прошу вас, садитесь.
Когда все уселись, он продолжил:
– Я Озуард, Правитель Палерарда. По правую руку от меня – Эвнар, командир отряда воинов, пленивших тебя, рядом с ним – Фелтраур, наш лекарь (ты знаешь его), по левую руку – Ретовал, наставник молодых воинов Палерарда. Мы собрались здесь, чтобы выяснить, кто ты, против кого были направлены твои помыслы и действия до того мгновения, как тебя пленили. Ты можешь отвечать на вопросы либо отмалчиваться, можешь отвечать правдиво либо прятаться за ложью, можешь задавать вопросы и обращаться с просьбами, можешь призывать свидетелей. Мы соберём воедино факты, слова и мысли и вынесем решения, главное из которых – отнять у тебя жизнь или сохранить её тебе. Дэнэд, уяснил ли ты сказанное мною?
– Да, уяснил.
– Во время расследования ты не должен покидать Палерард. Ты будешь жить в комнате, соседствующей с белой. Пищу тебе будут приносить четыре раза в день. Ты можешь свободно перемещаться по городу и общаться с палерардцами, если они не воспротивятся этому. Каждый, кто увидит тебя, будет знать, что ты находишься под расследованием. Об этом им скажет белая повязка, которую ты должен носить на правой руке. Понятно ли тебе это?
– Да, понятно.
Озуард поднялся со стула, подошёл к пленнику, попросил его встать и надел ему на правую руку повыше локтя белую повязку, застегнув её на две белые пуговицы, выточенные из камня. Затем вернулся на своё место.
