– Повелитель, это тот малый из чуждого Мира, что отпустил меня. Я говорила тебе о нём. Нынче он назвался Мартрамом.
– Ответь мне, Мартрам, что привело тебя в Выпитое Озеро.
– Парень, который пытался убежать от Сафы, по имени Дэнэд, рассказал мне о Выпитом Озере, и моя душа заболела страстью – во что бы то ни стало прийти сюда, ради отмщения.
– Отмщения?
– Я ненавижу их! Они обзывали меня уродом, насмехались надо мной, считали меня ниже себя. Я накажу их! – выпалил Дэниел и подумал, не хватил ли через край.
– Сафа, ты уверила меня, что Дэнэд сгинул.
– Можно я скажу, Повелитель?
– Говори.
– Сафа сказала правду. Он был при смерти, но выжил. Выведав у него всё, я убил его.
– Какие же тайны ты выведал, Мартрам?
«Говори то, чего не ждёшь от себя», – снова промелькнуло в голове у Дэниела.
– Про заветное Слово, что должно помочь людям одолеть… тебя, Повелитель.
– Слово при тебе?
– Можно сказать, при мне: я запомнил его, а листок с начертанным на нём Словом, что я взял у убитого Дэнэда в кармане, уничтожил, чтобы он не достался дорлифянам.
– Разумно. Открой мне Слово.
– Скорбь Шороша вобравший словокруг
Навек себя испепеляет вдруг, – размеренно прочитал Дэниел.
– Скорбь Шороша вобравший словокруг
Навек себя испепеляет вдруг, – шёпотом произнёс Зусуз слова стиха и затем словно ответил им: – Проникни в суть и подчини. Я подчиню себе это тайное Слово.
– Те, с кем я шёл, намеревались убить тебя, Повелитель, и этим обезглавить силы Выпитого Озера. Это была их последняя надежда, потому что они думали, что Слово утеряно.
– Пусть тебя больше не заботит это, Мартрам. Гура отправил в погоню за ними пять сотен воинов. Я приказал убить всех до единого. Малам возглавляет их? Ведь это он сотряс нынче мой дом?
– Да, Повелитель. Он возомнил себя всесильным.
– Скажи мне, как ты оказался под его началом.
Дэниел всё время силился удержать взгляд на лице Зусуза, чтобы тот верил ему, и трудно было противиться его встречному взгляду, что проникал в самую душу, и его голосу, который ломал преграду, под названием воля.
– Как оказался? Просто. Друг Дэнэда, который был с ним в Дорлифе, вернулся в Нет-Мир.
– Помню его, повстречал однажды. Отчаянный, но не воин.
Дэниел продолжал:
– Он узнал, что Дэнэд погиб и пришёл к нему на похороны. Я воспользовался его горем и втёрся к нему в доверие, и мы вместе вернулись в Дорлиф. Они поверили, что я им друг и взяли меня на Выпитое Озеро. Когда мы добрались, я побежал от них, чтобы предупредить тебя об опасности. Это всё.
Сафа шагнула к Зусузу и, наклонясь, прошептала ему на ухо (Дэниел разобрал её слова):
– Повелитель, в его незрячем глазу сила, что заставила его явиться в Выпитое Озеро. Он нужен тебе.
Зусуз взял палку, стоявшую у стены подле кровати, и поднялся. Затем приблизил узловатый конец двухтрубчатника к чёрному глазу Дэниела – боль тотчас объяла левую сторону его головы и лица. Он сжал челюсти и терпел, терпел, терпел, чтобы не выказать то, чем, возможно, мог выдать себя. Зусуз, опустив палку, сказал:
– В твоём глазу нашла пристанище стрела Чёрной Молнии.
– Я рад этому, Повелитель, – ответил Дэниел, не очень-то понимая, что это означает.
– Сафа, отведи его в соседнюю комнату и накорми. Я полежу, устал. Ничего, нынче Малам будет наказан за дерзость своей палки, причинившей мне страдания. (Зусуз ещё не окреп после схватки с Маламом.)
Дэниела встревожили слова Зусуза: «Гура отправил в погоню за ними пять сотен воинов». Дэниела встревожили слова, что сказала ему Сафа напоследок, перед тем, как оставить его: «Знай, Мартрам: Повелителю нужен тот, кто восполнит ослабленную в нём силу. Но прежде он испытает тебя».
Так и случилось, но случилось неожиданно и исподволь.
Минуло три дня. Во время совместной с Зусузом трапезы, которая уже становилась для Дэниела привычной, как и слова, разбавлявшие её, хозяин сказал:
– Телесное недомогание, которое оставила во мне разящая сила двухтрубчатника Малама, надолго уложило меня в постель и понудило предаться размышлениям, что сторонятся помыслов о расширении границ власти Выпитого Озера. Признаки спеси, кои ты, верно, разглядел во мне за эти дни, всего лишь дань привычке… потому как слова Малама, что запали мне в душу, неотступно пытают меня.
– Какие слова, Повелитель? – спросил Дэниел.
– Вот его слова: «Сам поразмысли над тем, по какой дороге дальше тебе идти». Они пытают меня и зарождают во мне сомнения.
– В чём же ты усомнился?
– Малам живёт среди людей и не повелевает ими. Просто живёт… как все они. Обзавёлся козой и пасынком-получеловеком. Но я слышал (и не раз), что люди прислушиваются к нему, идут в его дом за советом. И он даёт им его. И это мудро, ведь советы его, слова его – это те нити, которыми он связывает людей и которые при надобности тянет или дёргает, как поводья узды, направляя их взор туда, куда надо ему. И я спрашиваю себя: может, людям не нужна моя палка, ломающая хребты? Может, их взором должно управлять, как это делает Малам? Это значит, стать таким же, как они, завести козу и пригреть приёмыша и, помимо иных прелестей жизни (как, например, это вино на моём столе, на нашем столе), наслаждаться скрытой властью. Я спрашиваю себя: если ты рождён властвовать, если в тебе горит этот огонь, власть твоя должна быть скрытой или принуждающей… кровавой? Что скажешь, Мартрам?
Дэниел задумался, но не нашёл слов, чтобы тотчас ответить. Но он всегда помнил, что пришёл в Выпитое Озеро не для словесного ответа Повелителю Тьмы. И он воспользовался моментом.
– Повелитель, твои слова озадачили меня, а вкус твоего вина пленил. Откуда оно? – сказал он, хотя узнал эти милые бочонки, величиной с хороший кулак, из трактира «У Фелклефа».
– Я беру его у Блолба, старшего брата моего друга детства, Фелклефа, – ответил Зусуз, и сильный голос его выразил трепетное чувство в нём.
– Ты хранишь вино в погребе под башней? Мне бы взглянуть на твои запасы.
Зусуз усмехнулся.
– Ступай вниз и скажи Сафе, чтобы она сопроводила тебя в подземелье… Постой, Мартрам.
– Да, Повелитель?
– Ты не дал ответа на мой вопрос.
– Чтобы ответить, мне нужно немного времени: прежде я не задумывался над этим.
– Ступай – потрафи своему любопытству.
Спустившись, Дэниел постучался к Сафе. Она выглянула.
– Что тебе, Мартрам?
– Сафа, дорогая, проводи меня в погреб. (Он уже второй день говорил ей «дорогая», и это работало: она была мягка с ним, как только может быть мягка корявырьша.)
