– Спасибо, Дороди. Я знаю: у нас дома тоже всегда фляжки с отваром тулиса стояли. Если кто-то надолго из дома отлучался (чаще всех папа, конечно), обязательно в дорогу тулис брал. У него запах приятный, мне нравится.
– Мне тоже. Лутул, хватит дрова искать, иди руки помой, и я всех пирогом накормлю. Руп, на и ты руки протри.
Дороди достала из сумки завёрнутый в бумагу и поверх в полотенце пирог. Когда освобождённый от этих одёжек пирог зарделся в свете огня, Фэлэфи смутилась: это был тот самый охваченный пламенем яблочно-морковный пирог, который пригрезился ей в черноте подвала, укрывшего её от Шороша, а языки пламени, облизавшие его, – это костёр Лутула, у которого они расположились теперь.
– Что с тобой, детка? – спросила Дороди.
– Так, вспомнила.
– Теперь мы всё время вспоминать будем. Долго вспоминать будем.
Дороди разрезала пирог ножом, который подал ей Руптатпур, и стала всех угощать. Не забыла она и Кловолка (тот притулился подле ног Фэлэфи). Щенок тотчас оживился, замахал хвостиком и принялся обнюхивать и облизывать кусочек.
– Костёр слабеет, и поддерживать его здесь нечем, – сказал Лутул то, что мелькало в сознании каждого, кто сидел у огня, чахнувшего на глазах. – Думаю, надо зажечь факелы и всем вместе искать подготовленные для костров места. Какие-то из них сохранились в целости. Мы же уцелели.
– Твоя правда, Верзила Лутул, хоть и идти лень, – сказал Руптатпур позёвывая. – Там и еда припасена, и лес рядом, если Шорош не слизал. Да что говорить, там – людская надежда. Те, кои и остались живы, сидят в подвалах, дрожат от страха. Вылезут наружу, увидят огонь – оживут.
– Недаром дорлифяне говорят: «Тьма страх привечает – свет страх прогоняет», – сказала Дороди и поднялась с места. – Ноженьки не против – я не против. Лутул, у меня тут в сумке коробочка со смолой припасена. А раз есть, то к нашему случаю. Возьми-ка смажь деревяшки – сочнее гореть будут.
…Они шли по земле, на которой стоял Дорлиф, но с каждым шагом убеждались, что идут по другой земле, по земле, которая не была родной, которая не слышала их и не говорила с ними. Она была безликой, мёртвой и ничем не выказывала, что может ожить. На своём пути они не встречали живых, и тогда уговаривали себя, что живые прячутся в подвалах. После учителя Крогорка они не набрели ни на одного мёртвого. И от этого на сердце у каждого из них было тягостно, потому что каждый понимал, что Шорош забрал дорлифян безвозвратно, и никто не питал иллюзий, что он позволит их душам свободно перейти в Мир Духов. Долго шли они так… ища… и не находя… И уныние, питаемое тьмой и тщетой, поселялось в их сердцах. И теперь они уже не спрашивали друг друга, как спрашивали в начале пути: «что там?», когда кто-то из них, наткнувшись на что-нибудь, замирал и вглядывался. Теперь они лишь прислушивались друг к другу…
– Огоньки! – воскликнула Фэлэфи. – Смотрите! Три огонька вдали!
Все оживились и подошли к ней.
– Это факелы, – сказал Лутул. – Они двигаются… Там три человека. Скорее всего, они идут со стороны леса Садорн. Должно быть, лесовики. Кажется, они заметили наши огни и сигналят нам. Идёмте к ним. Осторожно, смотрите под ноги.
Вскоре черноту обожгла вспышка, которая, оттесняя её, быстро превращалась в большой костёр.
– Они нашли его! Они нашли его! – радостно закричала Фэлэфи и, подскочив к Дороди, обняла её.
– Нашли, детка. Нашли. Теперь людям полегче будет.
Не так быстро, как дух огня отогрел их остывавшие души, они добрались до костра. Их поприветствовали лесовики. Среди троих был Латиард. Не было ни одного жителя Дорлифа, который бы не слышал о нём. Это был лучший проводник в округе. Его отец, дед и прадед тоже были проводниками. Латиард с детства знал лес, горы, все приветные и злые тропы. И он был готов ко всем опасностям, подстерегавшим людей в лесах и горах, к опасностям, исходившим от неживого, живого и от того, что казалось неживым.
– Здравствуй, Латиард. Ты не встречал моего папу? – спросила Фэлэфи.
(Она хорошо знала Латиарда: он был другом её отца и бывал у них. Отмечать Новый Свет Латиард, его жена, дочь и сын всегда приходили к ним).
– Как я рад тебя видеть, Фэли! Подойдём поближе к костру. Садись здесь. Я со своими людьми как раз недалеко отсюда помогал дорлифянам, когда Норон проезжал мимо. Мы кивнули друг другу. Останавливаться он не стал, проехал дальше.
– А Нэтэн? С ним был Нэтэн? – забеспокоилась Фэлэфи: ей показалось странным, что Латиард ни словом не обмолвился о её братишке.
– Норон был один. Но я уверен: если он принял решение оставить Нэтэна в каком-то месте, то это место надёжное.
– Простите, я случайно услышал, что девочка спросила о своём отце, Нороне, – вмешался в разговор лесовик, стоявший рядом.
– Говори, Товнар, – сказал Латиард.
– Я возвращался из Хоглифа, куда сопроводил семью из Нефенлифа, и видел, как Норон скакал в сторону Дикого Леса. С ним был мальчик. Конь под ними летел как стрела.
Фэлэфи вдруг встала, вытянула перед собой руки и пошла, медленно и осторожно, будто снова вокруг была одна беспросветная темень и не было никакого костра. По тому, как она шевелила губами, было видно, что она что-то говорит. Всё это показалось Латиарду странным, и он окликнул девочку:
– Фэлэфи, с тобой всё в порядке?
Она не ответила ему ни словом, ни знаком. Он подошёл к ней и, коснувшись рукой её плеча, спросил:
– Фэлэфи, тебе нужна моя помощь?
Фэлэфи вздрогнула и очнулась. Она взглянула на Латиарда, в глазах её был вопрос. Он переспросил её:
– Тебе нужна моя помощь?
– Спасибо, Латиард. Не беспокойся обо мне. Я… всего лишь задумалась…
– Ты будто шла в темноте и разговаривала с кем-то.
– Прости, но я не могу открыть то, что было в моём видении.
– Понимаю, Фэлэфи. В душе каждого из нас порой появляется что-то такое, что мы не должны превращать в слова для других. Отдыхай.
Фэлэфи снова устроилась у костра и погрузилась в себя.
– Одинокий, – прошептали её губы, и огоньки один за другим скатились по её щекам. (С этого момента она больше никогда никого не спросит об отце.)
К ней подсела Дороди. Дремавший на её руках Кловолк, почуяв хозяйку (он считал Фэлэфи своей новой хозяйкой), встрепенулся и перебрался к ней.
– Здравствуйте, люди добрые.
Все разом повернулись на неожиданно взявшийся откуда-то хриплый голос: к ним приближался, опираясь на палку, только что перешедший границу тьмы и света человек, маленького роста, с видимым даже спереди горбом на спине. Лицо его, тронутое жаром и красками пламени, оранжево зарделось. Это был морковный человечек.
– В устремлении ваших взоров распознаю удивление: вы не заметили, как я вошёл в ваш дом. Простите.
