Люди не знали, что делать с мальчиком, который был похож и не похож на человека. Он был рождён от дорлифянки и одного из воинов Шороша, которых сельчане называли ореховыми головами. Мать его умерла при родах. За одиннадцать дней до своей смерти ей чудом удалось бежать из логова ореховых голов, откуда ещё никто никогда не возвращался. Место это, бывшее озеро Лефенд, до дна выпитое Шорошом, теперь так и звалось – Выпитое Озеро. От людских глаз оно было закрыто густым туманом, за которым разрасталась сила, исполненная злобы. Люди были в смятении, они страшились, не пригреют ли чужеродное дитя, которое принесёт им беду. Заботило их и то, каково будет этому существу среди других детей, если всё же его оставить в Дорлифе. У всех отлегло от сердца лишь после того, как в Управляющий Совет Дорлифа пришёл Малам и сказал:
– Люди добрые, посмотрите на меня внимательно.
Члены Совета вняли его просьбе, хотя она показалась им странной. Малам продолжил:
– Отдайте дитя мне. Я выращу и выучу мальчика, и он будет жить в ладу с другими людьми, как и я, другие же оценят его по его нраву и поступкам.
– Ты уже выбрал ему имя, Малам? – спросила Фэлэфи, выражая самим вопросом своё согласие передать ему ребёнка.
– Его имя уже третий день витает в воздухе, дорогая Фэлэфи, – с блеском в глазах ответил Малам. – Запишите так: Семимес, сын Малама.
– Так тому и быть, – заключил старейший член Совета Гордрог, заглянув в глаза Тланалту, Фэрирэфу, Суфусу и Сэфэси.
Вернувшись домой с Семимесом на руках, Малам сказал самому себе:
– Это твой сын, Малам, – не забывай об этом никогда.
* * *
– Не торопись и не жадничай, сынок, – так Малам учил Семимеса собирать грибы, когда стал брать его с собой в лес. – Срезай по земле – не корчуй.
Но сегодня, будто всё позабыв, Семимес торопился. Согнувшись и напрягая зрение, он, подобно голодному рыщущему зверю, перебегал от одного места, которое выказало две-три бурые шляпки, к другому, привлёкшему глаз жёлтыми или оранжевыми вороночками, и жадно срезал гриб за грибом, пока сумка не наполнилась до краёв. Завидев листья кусай-травы, всегда готовые наказать непрошеного гостя, он пускал в ход палку, чтобы проложить себе путь к заветному кусту парата.
– Кусай меня, кусай – не щади! – приговаривал он своим скрипуче-дребезжащим голосом. – Я тебя не пожалею. На! Получай!
Семимес всегда побеждал кусай-траву: он был вёрткий, как белка. А в тот раз дал ей победить себя, и руки его покрылись пузырями. За несколько мгновений до этого он увидел своё отражение в речной заводи… и разозлился. И, засунув палку за пояс, бросился разгребать кусай-траву голыми руками, чтобы прогнать боль души телесной болью, которой та щедро одаривала его.
Семимес торопился не ради того, чтобы быстрее вернуться домой с добычей, зажарить и засушить её. У него была другая цель.
– Готово, – сказал он, забросав ветками сумку с грибами и мешочек с листьями парата.
Он выпрямился, огляделся, чтобы запомнить место, и во всю прыть побежал в противоположную от Дорлифа сторону, в сторону Харшида, горного хребта, начинавшегося за лесом Садорн. Он должен был вернуться домой засветло, чтобы не тревожился отец. Во всём Дорлифе не было человека, ни юного, ни взрослого, который мог бы бежать так быстро и так долго, как он. Сегодня Семимес бежал так быстро, как никогда прежде. Он хотел, чтобы у него осталось больше времени на поиски. Он жаждал найти Слезу и надеялся отыскать Её среди камней у подножия Харшида или на его склонах. Это был бы лучший подарок для Фэлэфи.
Пять дней назад, собирая орехи, он прыгнул с дерева на дерево, но сорвался и упал. До дома Фэлэфи он допрыгал на одной ноге, вторая – висела как неживая. Конечно, она была живая, потому что боль была нестерпимая. Однако муж Фэлэфи, Верзила Лутул, качая головой, сказал:
– Твоя нога, Семимес, повисла как неживая, но ты не отчаивайся: Фэлэфи поставит её на место – она и оживёт.
Так оно и случилось. И теперь он бежал, словно волк, не знающий усталости, а потом поскачет по скалам подобно горному козлу, не ведающему страха высоты.
Лишь однажды Семимес видел Слезу. Как всегда, на первом в году сходе дорлифян (в этот раз Малам пришёл на него вместе с сыном) Хранители: Тланалт, у которого было две Слезы, Фэлэфи, получившая Слезу от Малама девяносто три года назад и не успевшая передать Её члену Управляющего Совета до того, как сама была избрана в него, и Суфус с Сэфэси, брат с сестрой, по очереди носившие на себе Слезу, – показывали свои Слёзы дорлифянам, тем самым держа перед ними немой отчёт в верном несении бремени, возложенного на Хранителей, и напоминая им об их, дорлифян, долге.
Последнее время одна мысль не отпускала Семимеса. Если он, Семимес, найдёт Слезу, он явится в Управляющий Совет и вручит Её Фэлэфи, и весь Дорлиф тотчас узнает об этом, и весь Дорлиф будет долго говорить и помнить об этом, и весь Дорлиф будет считать его отмеченным судьбой. Отмеченным судьбой. В этом не будет ни капли выдумки. Это будет чистая правда. И что важнее для него, отблагодарить Фэлэфи или стать знаменитым, он и сам этого не знал… Но ведь можно распорядиться Слезой и по-другому. Что худого в том, если Слеза, скрытая от глаз… камнем, о котором никто не ведает, переберётся под другой камень, о котором будет знать только он, Семимес. И тогда Слезу будет оберегать, как настоящий Хранитель, он, Семимес. Такому как он Слеза может пригодиться: мало ли что ждёт такого как он.
Семимес бежал, бежал и думал только о Слезе, пока ноги его не ощутили, что ступили на камни.
* * *
Дэниел очнулся и открыл глаза: нежно-зелёное волнистое покрывало висело высоко над пространством… Небо… Дэниел всё помнил, весь путь от начала до конца, до того момента, когда он, обессиленный преодолением собственного страха и нестерпимого желания остановиться, упал и потерял все ощущения. Он помнил, как в пути едва не оборвался узел, связывавший руки друзей. Кто-то из них двоих мог остаться внутри.
– Мэт! – с тревогой в голосе произнёс Дэниел имя друга.
– Дэн, – ответ прозвучал совсем рядом.
– Ты смотришь на это зелёное небо?
– Да. Кажется, это небо.
– Мэт, я не думаю, что это сон. И не думаю, что мы на небесах. Мы смогли выйти, и мы живы, не только наши души, но и наши тела… Если бы мы были на небесах, моя спина точно не ныла бы так.
– Дэн?
– Что?
– Шарик у тебя? – с каким-то непонятным напряжением в голосе спросил Мэтью.
– Почему ты спрашиваешь? Ты не просто спрашиваешь… Мэт, почему ты спросил об этом?
– Ты знаешь почему, – не сразу ответил Мэтью, и стало понятно, что он имеет в виду. – Но решать тебе.
– Я уже решил… Я открыл глаза, увидел это зеленоватое небо, и мне показалось, что я заново родился… там, где должен был родиться, то есть здесь.
– Может, твоего нового появления на свет и боялся Буштунц? И поэтому прятал от тебя странный шарик? Теперь мы с тобой понимаем, что это не детская игрушка.
