Когда Тронорт закрыл дверь, трактирщик покачал головой: ему было непонятно, почему тот не захотел поговорить со своим проводником.
– Посмотрим, каков ты есть, лесовик, – дверь не выпустила этих слов из комнаты нового постояльца.
* * *
– Лавуан, в Дорлиф заезжать не будем: не хочу терять время. За лошадей расплачусь позже.
– Как скажешь, Тронорт.
– Интересно, как поживает мой давний знакомый Фэрирэф. Я не был в этих местах почти… нет, больше тридцати лет. Ты знаешь Фэрирэфа?
– Кто же его не знает? Он прославился на всю округу. И то, что он сделал для дорлифян, напоминает о нём каждый день.
Тронорт изменился в лице, напряжение сковало его: он понял, о чём сказал его проводник.
– Не о часах ли ты говоришь, Лавуан?
– Вижу, молва о них дошла до таких далёких далей, куда не ходят даже наши проводники.
– Вечные скитальцы разносят разные были и небылицы. Эти люди не нуждаются в проводниках: они не могли бы указать им направление. Они, как ветер, ищут выход… или вход, о котором не знают сами… потому что они родились не в то время и не в том месте.
– Мне жаль их.
– Почему ты жалеешь тех, кого нельзя предать и кто сам не может предать?
– Поэтому и жалею. У них нет никого и ничего родного.
– Так Фэрирэф и вправду сделал часы?
– Они возвышаются на площади и показывают время: день, пересуды и ночь.
– Пересуды… – с умилением повторил Тронорт: ему нравилось это дорлифское «пересуды», одушевляющее время.
– Это когда день и ночь судачат между собой про остальное время, – объяснил Лавуан, не понимая, что это излишне.
Тронорт громко рассмеялся.
– Дорлифяне по заслугам оценили это изобретение и избрали Фэрирэфа в Управляющий Совет. Такие же часы уже установили в Нэтлифе и Крадлифе. Сейчас мастера работают в Хоглифе. Все хотят, чтобы в их селениях были такие же часы, как в Дорлифе.
Вдруг Лавуан увидел, что в лице Тронорта появилась какая-то кривизна, она словно пробежала по нему и оставила в выражении его болезненную надменность. Конь под Тронортом остановился и захрипел. Тронорт снова рассмеялся, но на этот раз каким-то кривым смехом.
– Наступает новое время, лесовик! – сказал он, и в голосе его прозвучала угроза старому времени.
– О чём ты, Тронорт? – спросил Лавуан: он не понял странных слов своего спутника и почему тот вдруг обратился к нему не по имени.
– О чём? Уже восьмой день мы в пути, а ты не поинтересовался ни тем, кто я, ни тем, что привело меня сюда.
– Кто хочет, сам рассказывает. Я же не могу спрашивать о том, что человек, быть может, желает сохранить в тайне.
– Ты ведь заметил, как мой скакун приостановил свой ход и как по нему пробежала судорога?
– Конь чувствует душу наездника, а твоя душа чем-то терзается.
– Думаю, и часы в Дорлифе замерли на мгновение, уловив разлад между своим ходом и трепетом моей души, а потом снова пошли, начав отсчёт нового времени… моего времени. И дорлифяне вскоре обратят свои взоры на нового Повелителя и отдадут ему свои сердца. Для этого надо только…
– Путь от последнего отданного тебе сердца до власти лёгок и короток, – перебил Тронорта Лавуан. – Но путь от первого сердца до неё тернист, если это не власть, которую даёт тебе собственная жена. Не слишком ли ты нетерпелив, пришлый человек?
– Скажи-ка мне лучше, Лавуан, знаешь ли ты что-нибудь о Слезах Шороша?
Непочтительные высказывания незнакомца, а теперь его неожиданный вопрос насторожили проводника: он сопровождал того, кто на восьмой день пути открылся не как гость, пришедший с добрыми намерениями.
– Я отвечу тебе так, Тронорт. О Слезах в Дорлифе знают все от мала до велика. Знаем о них и мы, лесовики. Но говорить о них, как и о всяком священном, здесь не принято. Судьба дарует Слезу отдельному человеку, а он вверяет Её одному из тех, кто ответствен за судьбу Дорлифа.
– И богат ли Дорлиф этими самыми Слезами? – с поддельной улыбкой спросил Тронорт.
– Священное измеряется не его количеством, – ответил Лавуан.
Ему не хотелось продолжать этот разговор – он припустил коня… и крикнул, вспомнив о долге проводника:
– Не отставай!
До пещеры Тавшуш лишь топот копыт свидетельствовал о том, что спутников двое. И даже молчание одного путешественника не было бы столь глухим, как молчание этих двоих… У пещеры Лавуан слез с коня. Тронорт последовал его примеру.
– Надо понимать, заночуем в пещере, мой неразговорчивый друг? – спросил Тронорт (молчание начало раздражать его, оно заставляло всё чаще думать о неизвестности, к которой он приближался, слова же могли бы развеять эти мысли).
– Наш разговор не помог сгладить нашу дорогу, Тронорт, о чём я сожалею.
– Тогда, может быть, костёр и доброе вино согреют воздух между нами и оживят наши языки.
Ничего не ответив на это, Лавуан отправился в лес за сухими ветками…
– А ведь эти часы сделал я, а не Фэрирэф, – сказал Тронорт, когда Лавуан вернулся с охапкой хвороста.
Услышав эти слова, Лавуан остановился и с недоверием посмотрел на дерзкого спутника. Потом подошёл к нему ближе, чтобы сумрак не помешал ему разглядеть обман. Но глаза Тронорта подтвердили его слова: в них была искренняя обида. Лавуан занёс хворост в пещеру и разжёг костёр. Выйдя наружу, он сказал:
– Пойдём – поможешь мне собирать ветки для доброго огня.
Костёр сделал своё дело: усадил спутников подле себя и, обласкав их души нежным потрескиванием, теплом и светом, пригласил к разговору.
– Тронорт, ответь, если хочешь: в наши края тебя привела Слеза? – спросил Лавуан, своим видом и тоном голоса показывая, что он забыл размолвку между ними.
– Ты догадлив, Лавуан, – в голосе Тронорта тоже не было напряжения натянутой тетивы. – Больше тридцати лет назад Она нашла меня и помогла мне обрести себя.
– И, взяв Её в проводники, ты не знал, куда отправляешься, не так ли?
– И так, и не так. До встречи с Ней я видел очертания пути, по которому шёл, но не понимал, что он ведёт в никуда. Слеза… стала моим проводником во мраке и вывела меня туда, где меня ждало (и волею обстоятельств ждёт по сей день) моё истинное предназначение. И это я почувствовал при первом же прикосновении к Ней.
– Тогда ты познакомился с Фэрирэфом?
– Он нашёл меня спящим недалеко от леса Садорн. Не знаю, кем я был больше: его гостем или его пленником… Для его сына Рэфэра – гостем.
– И ты сделал часы для Дорлифа? И тогда он отпустил тебя?
– Можно сказать и так. Я сделал детальные рисунки, и их легко стало превратить в часы… Я долго ждал. Но теперь я здесь, и наступило моё время.
