– О Господи… – прошептала она. – О, сэр, как восхитительно ощущать вас внутри!
Эту чепуху она говорила всем ребятам? Однако кому какое дело было до ее слов в тот момент, ибо мои бедра взяли естественный ритм и мы начали ритуальный танец, первобытную церемонию. Я чувствовал ее сердце, ее небольшую грудь, прижавшуюся к моей сильной груди, проклятую мешающуюся одежду, но вскоре в погружении и частичном изъятии перед новым погружением ее бедра нашли волшебный первозданный ритм, она смогла нанизать свое тело, и это освободило ей бедра, позволив им двигаться так, словно во всей вселенной больше ничего не было, подчиняясь крошечному мозгу рептилии, не способному на высшую деятельность, и вот почему это было истинное волшебство, вот почему мужчины и женщины, благопристойные и падшие, припевающие и полные отчаяния, беспощадные и человечные, без раздумий продают свою душу за миг блаженства.
Я полностью потерял ощущение одежды, двух тел, соединившихся в церкви, церкви в городе, города в стране, страны на планете. Обеими руками я прижимал ее к себе, уверенный в том, что чувствую ее дрожь, убеждая себя в том, что чувствую, как ее бедра подстраиваются под мою скорость и настойчивость. Я страстно поцеловал ее, язык встретился с ее языком; и движение, усиливающееся напряжение, жаркое дыхание, вырывающееся из широко раскрытых ноздрей. Оставался только последний спазм, и он случился тогда, когда и должен был случиться, слишком рано и в то же время слишком поздно, то есть идеально, поскольку не было никакого промедления, не говоря уж про осознанную волю. Мое освобождение было подобно катаклизму. Мне приходилось слышать о некоем химическом веществе под названием динамит, способном взорвать все что угодно, и вот сейчас я подумал, что меня как раз под завязку начинили этой самой чудо-взрывчаткой. Подробности банальны, если о них говорить, однако в действительности они были другими, и такими они остались в памяти.
Учащенно дыша, я отпрянул назад, втягивая сладостный кислород, чтобы наполнить свои изголодавшиеся легкие и вернуть силу измученным членам. Я ощутил великую пустоту, принесшую удовлетворение. В дрожащем свете свечей я увидел, как она опустила юбки, улыбнулась так, словно это было нечто большее, чем просто игра, и тряхнула головой, освобождая спутанные волосы от склеившего их пота. Сунув руку в сумочку, достала что-то похожее на булочку, вытерла этим лицо и спросила:
– Ну как, теперь нам лучше, правда?
– О да, моя Джульетта. Это – восток, а ты – утреннее солнце.
– Вы говорите чудно́ даже после того, как я уже натянула трусики! Вот что значит настоящий джентльмен…
Глава 26
Воспоминания Джеба
– Джек-Потрошитель – гуманист, – повторил профессор Дэйр.
– Помилуй Бог, профессор, этот человек искромсал в куски четырех женщин, вытащил у них кишки, и ему хоть бы хны! Во имя всего святого, как вы можете называть таким словом подобное зверство?
– Действительно, этот человек творит сплошное разрушение. Но взгляните на все не так, как это увидели мы – повсюду кровавое месиво и красные лужи, – а так, как это ощущалось. Необходимо подчеркнуть, что Джек не мучит женщин. Он не наслаждается их болью. Он не восторгается долгой смертью под пронзительные крики. Наоборот, он мастерски владеет искусством убивать мгновенно и бесшумно. Отчасти это обусловлено тем, что так ему проще. Хотя, конечно, он мог бы воспользоваться хлороформом и перенести бесчувственную жертву в какое-нибудь укромное местечко, расположенное неподалеку, а уже там долгие часы над нею измываться. Однако это его не прельщает. Полагаю, причина также в его военном опыте, ибо задача рейдера заключается, в частности, в том, чтобы снимать часовых перед наступлением или засадой. Он бесшумно пробирается сквозь заросли, нападает на часового сзади и убивает его одним уверенным ударом. Все должно быть сделано безукоризненно, ибо в противном случае часовой перед смертью закричит и предупредит целый лагерь, кишащий пуштунами или зулусами.
Памятуя обо всем этом, нельзя не заметить, что из всех способов лишить жизни человеческое существо, находящееся в сознании, одним из самых гуманных является внезапное рассечение сонной артерии. Конечно, еще более действенными будут пуля в голову или взрыв артиллерийского снаряда. Но далее следует метод, которым пользуется Джек: жертва успевает почувствовать только легкое прикосновение, далее мгновенно наступает слабость, потеря равновесия, быть может, мимолетная мысль о том, что пришел конец, тотчас же затуманенная облаком сомнения, после чего, наконец, скольжение в полное забытье. Маловероятно, что этот путь сопровождается значительной болью.
– Сэр, – возмущенно заявил я, – это едва ли можно считать гуманизмом!
– Согласно либеральной риторике – нет; вот почему, в частности, я испытываю такое отвращение к либеральной риторике. Вы видите все с точки зрения того неудобства, которое испытываете вы сами, взирая на это, поскольку вам недостает воображения, чтобы увидеть все с точки зрения боли, от которой избавлена жертва. Постарайтесь задуматься об этом, отбросив все банальности и нравоучения, которыми буржуа прикрывается от реальности, той самой реальности, какую вы познали в ходе своих вынужденных походов в Уайтчепел.
– Я повременю с окончательными выводами до тех пор, пока не будут представлены дальнейшие свидетельства, но все же я склонен отбросить это и остановиться на первых двух разъяснениях.
– Тоже неплохо. Итак, я продолжаю, уверенный в том, что в самое ближайшее время смогу вас убедить.
Снова спектакль с трубкой: выбить, прочистить, набить, зажечь, сделать затяжку, выпустить дым, насладиться зависшим в воздухе грибовидным облаком, затем повернуться ко мне.
– Я жду, – сказал я, держа наготове карандаш и блокнот.
– Я выношу свой вердикт, – сказал Дэйр, улыбнувшись своему ответу. Следует заметить, что он находил себя в высшей степени остроумным. – Теперь перейдем к происшествию на Гоулстон-стрит.
– Загадочная надпись на стене, с неправильно написанным словом «Е-В-Р-Е-И», насчет чего вы уже высказали свою теорию.
– На время оставим ее в стороне. Оставим в стороне грамматику. Перейдем к пунктуации. Что отсутствует, и в этом сходятся все показания?
Я задумался, мысленно представив надпись.
«Еувреи те кого не обвинят так как»
Или же как это было в другом месте: «Еувреи не те кого обвинят так как», так?
– Гм, отсутствует? По-моему, кроме смысла и грамматики, я ничего не вижу – хотя, впрочем, подождите, но это уже слишком дотошная мелочь.
– А я очень дотошный человек. Я занимаюсь фонетикой.
– В таком случае можно сказать, тут нет точки. Ни в одном из вариантов нет заключительной точки. Однако это может объясняться ошибкой при переписывании. Те, кто копировал надпись…
– Все трое забыли про точку?
– Гм, – снова протянул я. – Ну хорошо, принимаю ваше замечание.
– Вот как? А главную мысль вы также принимаете?
