Кем-кем, а уж глупцом Лозен точно не был. Он уже давно понял, какую бурю чувств вызвал в сердце Мадемуазель. Сначала он был ослеплен победой, но также и встревожен, а потом принялся размышлять: породниться с королем и стать богатейшим человеком Европы – это фантастическое, на первый взгляд, предприятие, как оказалось, не настолько уж и недостижимо. Однако действовать следовало с огромной осторожностью: малейший промах, и все обернется прахом. Вот почему Лозен так старательно изображал наивность, хотя под голубым, подбитым серебром камзолом его сердце бешено колотилось при мысли, что его честолюбивые замыслы близки к осуществлению.
Однако Мадемуазель, пришедшая в отчаяние от подобной недогадливости, сделала следующий шаг.
– Предположим, вы правы, – промолвила она после паузы. – Но в моем возрасте поневоле задумываешься о наследниках. Не лучше ли иметь рядом того, кому ты со временем завещаешь все, что имеешь, чем годами видеть вокруг себя жаждущих наследства родственников? Я уверена, что король, желающий мне только блага, не станет противиться, если я остановлю выбор на каком-нибудь дворянине, выдающихся достоинств и высокородном, разумеется, которому я без опаски могла бы отдать свою руку.
Сердце Лозена остановилось. Разве смел он мечтать, что дело будет продвигаться с такой скоростью, это было невероятно! Но, пожалуй, стоило немного повременить, и, стараясь не выказать радости, он ответил с такой грустью в голосе и с таким артистизмом, что это уже было высокое искусство.
– Великолепные планы, достойные щедрого сердца Великой принцессы, но, к огромному сожалению, я не вижу никого при дворе, чьи происхождение, склонности, достоинства или добродетели были бы настолько значительны, чтобы соответствовать тому, что Ваша светлость готовы ему предложить. Подумайте, ведь он станет принцем королевской крови, герцогом Монпансье и множества других владений. Нет, это решительно невозможно.
Со вспыхнувшим взором Мадемуазель уже приготовилась произнести недвусмысленную ответную речь, которая все прояснила бы, но в этот момент королева, вышедшая из своих покоев, положила конец волнующей беседе. Лозен откланялся, заметив, что ему есть что сказать по столь важному вопросу и позже они вернутся к этому разговору.
Ночью Мадемуазель не смогла уснуть, а на следующий день после обеда у королевы она отыскала Лозена, показавшегося ей мрачным и желчным. Раз уж она хотела обещанного продолжения беседы, он довольно резко ответил, что много думал о том, какие преимущества получит Мадемуазель от подобного супружества.
– Очевидно, – начал он довольно бесцеремонно, – что в вашем возрасте либо уходят в монастырь, либо прибегают к религии или же, одеваясь скромно и неприметно, изредка ходят в оперу, к вечерне, выносу Святых Даров, отправляются на заседание благотворительного общества или в госпиталь, помогая бедным и обездоленным. Напротив, в статусе замужней дамы в любом возрасте можно ходить всюду и одеваться, как все остальные, чтобы нравиться супругу. Но дело как раз в супруге, которого, мне кажется, будет выбрать непросто. Дай я вам такой совет, я бы чувствовал на себе бремя огромной ответственности, в случае если избранник сделает вас несчастной.
Этот дерзкий тон восхитил Мадемуазель еще больше, чем вчерашняя любезность, ибо за ним угадывалось нежное чувство. В тот момент ей не терпелось объявить напрямик возлюбленному, что он и есть избранник ее сердца, но принцессе вновь пришлось иметь дело с воплощенной девичьей стыдливостью.
О, если бы он хотя бы немного ей помог! Притворился бы влюбленным и, главное, оставил эту чопорность и столь неуместный теперь респектабельный тон, чудовищно ее раздражавший, с которым несчастная старая дева не знала, как бороться!
Слишком долгое ожидание
Ловкая и жестокая игра, затеянная Лозеном, продолжалась долгие месяцы. Он, как воплощение дьявола, стал строить из себя соблазнителя.
Временами он был очень любезен, почти нежен, вдруг внезапно превращаясь в полную противоположность: мрачный и нравоучительный, как древняя рукопись, он делал вид, что скрывает какую-то тайную сердечную рану, доводя влюбленную принцессу до отчаяния. На деле же он был подобен опытному рыбаку, который, поймав крупную рыбу, долго изнуряет ее, чтобы сломить сопротивление и вытащить жертву на берег, но притом тщательно рассчитывая собственные силы, дабы в конце концов ее одолеть. Чего же он добивался от Мадемуазель? А того, чтобы та обрела в своей любви силу, способную представить его в качестве жениха всем, включая и короля.
Лозен прибегнул к весьма изощренной тактике. Долгие и томные взгляды, которые он, словно украдкой, обращал на Мадемуазель, горькие вздохи, артистически исполненные, порой вырывавшиеся из его груди, поддерживали волнение в сердце старой девы. И Мадемуазель, почти убежденная, что ее чувство не осталось безответным, объясняла сдержанность возлюбленного лишь огромной разницей в их положении. Как неприметный дворянин смог бы заговорить о любви с принцессой королевской крови?
Итак, долгими бессонными ночами, которые уже вошли у нее в привычку, Мадемуазель вела нескончаемые диалоги сама с собой.
«Я должна заговорить первой, – твердила она себе, – кому как не мне следует сделать первый шаг. Но как на это решиться? Я ведь не кто-нибудь, а принцесса, я должна выбирать и объявить о своем предпочтении, но… Боже! как это тяжело. Почему он этого не понимает? Отчего не поможет? Дай он мне понять, что любит, все стало бы намного проще. В каком ужасном положении могут оказаться порой высокопоставленные персоны!»
Эти нескончаемые тревоги имели один положительный эффект: Мадемуазель лишилась аппетита, который, как у всех Бурбонов, был у нее отменный. Очень скоро она похудела и заметно похорошела.
Устав от всего этого, в один из ноябрьских вечеров несчастная наконец решилась, собрав все свое мужество. Во время светской болтовни в одном из залов Сен-Жерменского дворца, она, словно играючи, опустила палец на зеркальце, затуманенное ее дыханием, и чуть было не написала признание, сжигавшее ее изнутри. Но так этого и не сделала, удалилась на несколько шагов и мысленно отругала себя. Неужели ей бесконечно мучиться? Разве не выстрадала она свое решение? Зачем продлевать ожидание?
И тогда, лихорадочно написав несколько слов на клочке бумаги, она аккуратно сложила записку и подошла к своему избраннику.
– Держите! – сказала она. – Возьмите записку, но не читайте. Обещайте, что развернете ее, только когда придете домой.
– Как вам будет угодно, – произнес Лозен, склоняясь перед ней. – Хорошо, я узнаю о содержании записки, когда буду у себя.
Ясно, что он не сдержал слова: едва Мадемуазель скрылась из виду, он достал записку, которая жгла его карман. Интересно, что ему написали?
Каким бы храбрецом он ни был, у него гулко стучало сердце, пока он разворачивал листок, так медленно, будто в нем была бомба. Но едва он пробежал глазами записку, как его черты разгладились, а из груди вырвался вздох огромного облегчения.
Мадемуазель написала всего два слова: «Это – Вы».
