Книга первая. Кладоискатели
Посвящается
Николаю Петровичу Егорушкину,
прокурору Астраханской области
с 1963 по 1983 год
Feci quod potui,
faciant meliora potentes
[1]
Уважаемый читатель!
Кто знал его, как я, согласится – это был великий человек.
Трафаретные эпитеты и льстивые фразы о нем неуместны, и я на страницах этих тетрадей постараюсь рассказать, каким он в действительности был за пределами служебных аттестационных характеристик, помпезных совещаний, чиновничьего этикета.
Его жизнь, конечно, не определяют эти и последующие повествования: «Тайна расстрельного приговора», «Кладоискатели», «Любой ценой», «Коварная дама треф» и другие. Они, скорее, есть попытка автора объективнее и полнее воссоздать личность этого человека, появившегося на страницах впервые вместе с героем всех предыдущих повестей: «Твари из тихого омута», «Охота за призраком», «Возмездие» и «Премия за убийство».
Сказать, что он ценил и уважал свое дело, – не сказать ничего. Он весь ему предан, это было главной целью жизни. Когда его отправили в отставку, он болезненно переживал необычную пустоту вокруг себя, метался, не находя достойного места преклонить умную светлую голову, способную еще приносить стране большую пользу.
Но не оказался востребован.
Заразе, вроде партийных и советских бонз, он был опасен, нарождающимся олигархам неугоден, поэтому оказался никому не нужен, как вымирающий мамонт.
А потом мы его хоронили…
Искренний в чувствах, порой грубоватый, он скидывал служебный жесткий китель не в любом обществе: оставаясь простым, не становился простоватым. Настоящих и давних друзей не имел, как каждый порядочный прокурор, он был обречен на одиночество. Если только в ранней юности, когда почти мальчишкой учительствовал в начальной школе перед войной. Он не имел привычки заводить знакомств, тем более заглядываться на чужих женщин, хотя в иные времена его окружали отчаянные светские львицы. К примеру, в Сочи, где он был прокурором города. Сам симпатяга в молодости, почти двухметрового роста молодец в офицерской форме пленял и покорял сердца многих недотрог и искушенных матрон. Но его собственное сердце было занято с первого взгляда однажды и навсегда единственной женщиной, которую он преданно берег до конца дней.
Ее звали Анна, что значит Благодать, поистине она была его Божьею Благодатью; пережив его, как и положено на Руси любимой, она обрела вечный покой через несколько лет рядом, с достоинством и без ропота…
Прожить, повторить его жизнь, затмить его имя не суждено никому из сменявшихся следом прокуроров. А теперь, при современной суете, и подавно! Он нес свой крест с честью и высоко поднятой головой Настоящего Российского Прокурора!
На Востоке об ушедших навеки говорят: вспомним его, и он будет жить снова.
Пусть живет вечно в нашей памяти! Он заслужил.
Тетрадь шестая
О гроб, ты рай для тех ушей,
Которые толпы боятся.
Смерть хороша – всего ж милей,
Когда б и вовсе не рождаться.
Генрих Гейне
С покойником наедине
Он поступил так почти машинально, долго осмысливать и гадать не позволяло время, а поэтому не жалел и не корил себя.
Но это будет потом – расклад и анализ. А сейчас почти в кромешной тьме при единственной чахлой свечке, коптящей на крышке одной из трех гробниц, Константин оттащил мертвеца в тяжелой черной рясе к замеченному ранее углублению в каменном полу склепа и жестким, но аккуратным толчком спихнул вниз.
Расчет оказался верным. Покойник исчез из вида в довольно глубокой нише, словно в заранее уготовленном гробу.
«Прости, бедняга, за неудобства, – мысленно повинился Волошин, провожая взглядом труп, – но выбирать не приходится. Лучшего не найти. Зато с глаз долой. И тебе, и мне спокойней».
С бешено колотящимся сердцем он занял место покойника, стараясь принять ту же позу, так же нелепо и неестественно раскинув руки и ноги. Закончив с этим, чертыхнулся, спохватился о мелочах. И снова задвигался, зашевелился.
Прежде всего – как он мог забыть! – убрать все, что может напомнить о его собственном присутствии. Там ли он водрузил свечку? Повертел головой. Лежа на животе, это удавалось с трудом. Так… Что еще?.. На нем по погоде был тонкий длинный плащ черного цвета. «Сойдет в темноте за монашескую рясу на первых порах, а там дальше, как получится. Как все развернется», – успокоил он себя, удобнее укладываясь на булыжниках, насколько это позволительно. Лежать придется неизвестно сколько, поэтому располагаться следует основательно, чтобы потом не ворочаться. Не исключено, что, возвратившись, убийца поначалу будет наблюдать исподтишка, опасаясь засады. Жук он тот еще, по всему видать…
Пол дышал живой бодрящей прохладой, и тошнотворное горячее чувство от недавнего общения с мертвяком постепенно уступало место приятному успокоению. Это привело к порядку в дыхании и мыслях, но – новая напасть! – вскоре начали сами собой закрываться глаза, и он, умиротворенный тишиной в склепе, начал подремывать.
«Не уснуть бы! – мелькнуло в голове. – А то все дело совсем загублю». И Константин напрягся, вспомнив требовательные напутствия майора Серкова и тревожные наставления, что именно в склепе все и должно произойти. Здесь ему велено с монаха Ефимия не спускать глаз.
– На людях и на улице среди белого дня, даже в церкви у них не хватит наглости, – твердил Серков, поучая Волошина. – Будь настороже в темных маленьких помещениях. Скорее всего, этим местом будет склеп. Вот куда они обязательно должны проследовать, а посторонним как раз туда дороги нет. Но ходоков будет несколько. Ты следи за отцом Ефимием.
– А чем он приметен? – нетерпеливо спросил Волошин.
– Усат и бородат основательно, – майор задумался, вспоминая. – Еще что? В общем, лохматее всех остальных, его волосатость превышает все границы.
– Во поп! – не удержался Константин от восхищения.
– Я бы сказал, лохмат, как нестриженый пудель, – хмыкнул Серков, подводя черту под словесным портретом монаха.
– Я, кстати, таким его и представлял, – усмехнулся Константин.
– Это почему же?
– Злодейскими делами только такие люди и должны заниматься. Настоящий разбойник, а не поп!
