Именно сейчас, когда он ясно сознавал, как мало ему оставалось видеть белый свет, что дни его сочтены, а врачи проклятущие врут, даря никчемные обещания, именно теперь, заново зародившись, сжигала его надежда схватить, наконец, ускользающую судьбу за хвост. До нее как никогда близко! Только жить!.. Только набраться сил!.. Протянуть руку!..
Несколько десятков лет рыскал сам, нещадно людей своих гонял по всей стране при малейшем сигнале, да что там сигнале! При малейшей, мизерной надежде отыскать след исчезнувших после смерти Игнатия Стеллецкого его последователей и помощников, след сподвижников и учеников хитрющего Игната, великого археолога, вечного соперника Легата, унесшего с собой в могилу многие секреты и тайны. Тот заветное глубоко схоронил, будто в собственной усыпальнице спрятал, а следы учеников его и сподвижников замело метлой беспощадного времени, и с каждым годом горы песка забвения угрожающе росли все выше и выше.
И вдруг сверкнула удача! И где?! На самой окраине России! Там, в пожираемых солнцем пустынях, в каспийских песках, в провинциальном городке на Волге схоронился кто-то из приспешников Стеллецкого. Конечно, не только спрятаться умудрились эти люди, на большие дела отправились в глушь, в глубинку! Клады в подземельях промышлять!
Но это только догадки. Сама информация, поступавшая с Волги, поверхностная, худосочная. Источник тоже особого доверия не вызывал. Сколько раз уже ошибался, обманывались и его сыскари. Как ужаленные срывались с места, бросали столицу, летели сломя голову за любой весточкой. А схватывали пшик!..
Когда Дантист сообщил эту чудную весть, он, давно потерявший всякую надежду, готовился к операции. Не поверил. Подумал, зажмурившись от предчувствия, что подбодрить его желает старый приятель. Но сразу защемила тоска – а если и впрямь удача свалилась? А он загнется под скальпелем? Все мечты, все ценности, сокровища несметные, на поиски которых всю жизнь, считай, отдал, Дантисту достанутся?! Не бывать тому! И сразу загадал: выживу – сам поеду проверить. Но до последнего косился на Дантиста – не опередит ли? Здесь ли еще? Не умчался ли на розыски? Слишком велик соблазн. В последние часы перед операцией не сдержался, послал людей на разведку, напутствовал их втайне от приятеля, сам инструкции давал. Перекрестил в спину, когда те покидали его палату.
Теперь, приходя в себя после больничных ужасов, спрашивал Семена, с чем возвратились посыльные. Оказалось, от тех не было еще ни слуху ни духу.
Семен Наумович Дойкин, он же Дантист, прозванный так братвой за аккуратность, с которой приступал к каждому порученному делу, в разведчиках не сомневался, хотя обиженный вид сохранял – без него Легат решение принимал.
– И Ядца
[6], и Хрящ – люди бесценные, надежней и сноровистей средь наших не сыскать, – заверял он, успокаивая Легата. – Ты, Илья Давыдыч, правильный выбор сделал.
– Долго вестей не шлют…
– Ну что же долго? А может, и нечего пока слать?
– Беда… Неужели опять обман? Ошибка?
– Все в руках Божьих, – Дантист Бога почитал. – А с другой стороны, с кем им весть нам слать? В той тьмутаракани наших надежных людишек не было никогда.
– Не думали даже, – сетовал между тем Легат, – а кремль-то там древнейший. Городище-то еще при татарах строилось. Вот дружков Игнатия туда и понесло. Лучшего места нет, чтобы и спрятаться от меня, и кладами промышлять.
– Забыли…
– Там же и Золотая Орда сотни лет стойбище имела. Читал я, вспоминаю сейчас, столица у них там была. И шелковый путь проходил когда-то в тех же местах. И Стенька Разин разбойничал, из Персиды награбленное свозил, в городе прятал. Золота там хоронится в подземельях немало. Как же мы про эти места забыли?
– Не учли…
– Да кому же учитывать?! – забился в гневе и задохнулся враз от нахлынувшей в грудь боли Легат, замер, побледнел, остывая. – Без меня вы же никто башкой не кумекаете! Что будете делать, если я подохну?!
– Уймись, Илья! Что несешь! Не гневи Бога!
– Бога вспомнил? Раньше надо было, когда на карте помечали города, где следы искать. Как же прошляпили? Стеллецкий, конечно, там бывал. Этот червь хитрющий, почитай, все подземелья проверил, где смог. И на Украине, и у нас в России все перекопал, проныра!
– Успокойся, Илья Давыдыч. Нельзя тебе. Врачей вспомни!
– А что врачи! Только стращать и могут! – огрызнулся Легат. – Меня больше посыльные наши бесят. Чего молчат-то?
– Все может случиться, – утешал Дантист, – только у меня сомнений в наших людях нет.
– Головой отвечаешь?
– Головой рисковать не стану. Обоих ты сам отбирал. Без меня обошелся. Или забыл?
– Не забыл.
– А чего же? Ядца, сам знаешь, угадает любого из дружков Стеллецкого, коль на глаза попадется. Он же средь них не один месяц якшался, за своего слыл.
– За своего, за своего, – устав, тяжело ворочал языком Легат. – Да сколько лет минуло! Считай, сразу после войны было.
– Однако с месяц-два, как сейчас помню, Ядца в одном доме с Игнатием живал.
– Так, конечно… Квартировал.
– Всех его дружков в лицо знал. И на похоронах присутствовал.
– Было.
– А план подземелья Москвы как он у Игнатия стибрил!
– Ядца мастак тогда был, ничего не скажешь…
– Башка у него и сейчас варит на такие штучки.
– Уверен?
– Вот те крест, Давыдыч! – побожился Дантист. – Сам в себя так не верю!
– Трепаться ты горазд, Семен, – закрыл глаза, совсем утомившись, Легат и вспомнил далекий, тускнеющий уже в памяти сорок девятый год.
В те дни, когда очевидным стало, что жить археологу Игнату Стеллецкому остались считанные месяцы, многих трудов и денег понадобилось Легату, чтобы подселить на улицу Герцена, в квартиру умирающего и его недоверчивой жены, расторопного проныру Ядцу. Тяжелобольной археолог, наученный горьким опытом участившихся в последнее время загадочных пропаж из его собраний то экспонатов раскопок, то уникальных документов, схем, планов подземелий древних крепостей, замков, городищ, был недоверчив и подозрителен. Такой же была и его жена. Но толстяк Ядца, сластолюбец и обжора, обладал невероятной способностью влезать в души людей, располагать к себе самых недоверчивых. А остальное – выкрасть из архивов бесценные бумаги археолога – было пустячным занятием. К тому времени интерес государственных чиновников к Игнатию Стеллецкому стал утрачен. Человек, не испугавшийся когда-то писать письма Сталину о необходимости продолжения поисков знаменитой библиотеки Ивана Грозного, сокровищ древних московских государей в подземельях столичного кремля, для них уже ничего не значил. Собранные в многочисленных экспедициях и раскопках древнейших городищ, крепостей и подземелий экспонаты, составленные планы, описания тайников никем не охранялись и никому не были нужны.
