– Безобразие!
– Что с дуры возьмешь?
– И чем же все кончилось?
– Погнали зарвавшуюся своевольницу. Но не сразу. Понадобилось владыке дважды в столицу ходоков посылать.
– Вот как!
– И там, в московских конторах, хитростью пришлось пользоваться.
– Это почему же?
– А гоняли их из Совета по делам религии. Одна проверка была, но формальная. Проверяющий Мухоркина расспросил, чай попил и убрался. А с народом не встретился. А когда посыльные приехали второй раз, их в шею – были уже у вас, зря жалуетесь, мешаете работать.
– Там Куроедов заправлял. Не может быть. Мужик строгий, ответственный. Я его знаю.
– Так им до него не добраться. Они швейцара у дверей подсластили. Тот научил уму-разуму. Показал, где и когда главного словить. Вот они в ножки ему и кинулись.
– Гоголь! Неужели так и было?
– Стыдоба! Мне бы не знать никогда. Только у Анны моей подружка в школе, тоже учительница, а у нее мать верующая. С дочерью всем делится, ну и до нас информация доходит.
– Не обращался сам-то в прокуратуру?
– В глаза не видел. И писем не было. Они же нас в такие дела не допускают, Борис Васильевич. В облисполкоме все оседает. Сами разбираются.
– Не надеялся, значит, он на местную власть…
– В облисполком владыка ходил, знаю. Обком партии им занимался. Слышал, сам Боронин встречался, а к нам нет.
– Верен, значит, он остался своей стратегии. Не сломался.
– Вы о чем?
– Я полтора года назад подобную же проверку проводил по его обращению лично к Леониду Ильичу.
– К Брежневу?
– К нему.
– Как?
– Архиепископ Иларион в то время на Украине служил.
– А как же?.. – Игорушкин запнулся. – Почему вам поручили проверку-то? Украина ведь – союзное государство? Своя прокуратура?
– В этом вся курьезность ситуации и была, – без улыбки ответил Кравцов; наоборот, поморщился, словно от зубной боли. – Леонид Ильич, я полагаю, усмотрел что-то похожее на национальный шовинизм в обращении Илариона. Тот приводил факты вопиющего произвола по отношению к православной церкви со стороны местных уполномоченных. Помню фразу его в заявлении, задевшую меня тогда. И догадываюсь, не меня одного. Требую, писал он, избавить от гнетущей опеки в делах христианской церкви. Было бы нелепым, чтобы дела коммунистов решали вдруг фашисты. Так и в церковной жизни. Пусть все на свои места станет.
– Так и написал?
– Да, кажется, память меня пока не подводит.
– Значит, не побоялся.
– Настроен он был решительно.
– Силен владыка!
– А товарищи отнеслись с понятием к тому, что мне, а не им пришлось заниматься проверкой. С прокурором Украины мы до сих пор хорошие друзья. Не обиделся, что его подменил. Помогал от души. Снабдил всем необходимым материалом.
– У нас прокурорские традиции крепки! – кивнул Игорушкин. – Я вот как-то отдыхать ездил в эту… Как ее… Михал Палыч, ты меня провожал…
– В Карпаты, – подал голос Нафедин.
– Да. Трускавец. С почками. Так там меня встретили, разместили!.. Одним словом…
– Он же, Иларион, по рождению Митрофаном звался. И фамилия его Дуган.
– Хохол все же?
– Хохол. Из бедняцкой семьи. Но семинарию в Москве закончил после войны. Преподавал, даже ректором был в Одесской духовной семинарии.
– Подтвердилась ваша проверка?
– Убрали Илариона тогда с Украины, – резко бросил сквозь зубы Кравцов.
– Не подтвердились факты?
– Почему? Подтвердились.
– А что же тогда?
– Проследил я за его службой, – не отвечая, продолжал Кравцов. – На Север его угнали. А он здорово болен был тогда. Холод ему был смертельно противопоказан.
– А кто ж его спас? К нам-то как он?
– Знали его предшественника, Николай Петрович?
– Лично нет. Но помню, кажется, Михаилом звали архиерея, что до него у нас был.
– Вот этот архиепископ Михаил и вызвался поехать в Сибирь вместо больного Илариона.
– Дела…
– Хонэстум нон эст семпер, квод лицет, – Кравцов отвернулся к окну и надолго задумался.
– Борис Васильевич? – помолчав, подступился к нему Игорушкин.
– Я повторил, простите, древнее изречение римлян. Увлекся, знаете ли, латинским языком в студенческие годы. Умели они спрессовать мысль в красивой фразе. Не все нравственно, что дозволено. Красиво? Не правда ли?
– Я историк по первому образованию… – Игорушкин смутился.
– Вы правы. От нас время другого требовало.
– А я тоже приметил, Борис Васильевич, не приживется и у нас владыка Иларион.
– Вы так считаете?
– Похоже.
– Интересно, как он сейчас выглядит?
– А вы встречались?.. Тогда.
– Знаете, как-то мельком, поговорить не привелось серьезно. Хотя я очень хотел. Архиепископ Иларион был болен, а меня срочно отозвали из Киева, как только я доложил предварительные результаты проверки. Потом другие заботы закружили. О его судьбе узнал значительно позже. И вот здесь… вдруг… у вас… услышал о нем.
– Ну теперь увидитесь.
– Да, да. Интересно.
– Как раз и приехали, – вмешался в разговор Михал Палыч, останавливая автомобиль у парадных дверей областной прокуратуры. – Старший лейтенант, видать, заждался нас. Ишь, бегает у подъезда.
Они вышли из машины.
Из дневника Ковшова Д. П.
Все, что произошло, напомнило страшные тайны древней инквизиции.
В подземельях церкви на глазах агента секретной службы убивают загадочного монаха, пользовавшегося особыми полномочиями самого архиепископа. Когда убийцу пытаются схватить на месте преступления, совсем уж непонятным образом пропадает сам труп. Словно сгинул в преисподнюю. Кстати, что вовсе не лишено оснований. Во всяком случае, мы с Володей Шаламовым вчера, не сговариваясь, так и решили. Подземелье церкви представляет собой одно целое с подземельем склепа, а в общем, оно является таинственным лабиринтом старинных подземных ходов и тайников, шастать по которым без проводника, подручных средств, элементарных инструментов защиты небезопасно для здоровья и жизни непосвященных. Смело можно шею сломать и покалечиться, если не сгинуть совсем, в чем мы убедились, когда оперативник Волошин, проявив чрезвычайное усердие перед начальством, едва не свалился в темноте в коварную яму, неизвестно для кого приготовленную. Всем стало ясно, что без света, веревок, специального снаряжения, а может быть, и спелеологов, нам там делать нечего.
