– Куда он будет нам звонить? – ничего не понял я, вываливаясь назад.
– И почеломкаться не дал с батюшкой, – пыхтел криминалист обиженно. – Пойдем ко мне. На чердак. Найдет, догадается.
Михалыч копался у стенда с оружием, разворачивая фронт уборки, я побрел к нему. Каково же было мое удивление, когда он ухватил уникальную принадлежность кабинета – «стилиста Федю», манекен с размалеванными алой краской ранами на груди, поволок его к порогу и начал прилаживать так, чтобы тот свалился на входящего, лишь только тот откроет дверь.
– Ты чего это затеял, Володь? – забеспокоился я.
– А надоел мне один хрен. Сейчас припрется. Пусть вкусит радость нашего бытия.
– Это кто же?
– Да тут один. Сейчас увидишь.
– Не круто? – грызли меня сомнения.
– Проникнется на будущее… – флегматично отреагировал Михалыч.
С манекеном Федей у нас история давняя. Он появился в кабинете криминалистики как большая находка для обучения молодых следователей осмотру места происшествия. В изодранной одежде, с ножом в груди он был незаменим и впечатлял. В первую же свою ночь в прокуратуре он произвел фурор, а попросту наделал шуму. Уборщица, старушка тетя Шура, с диким воплем выскочила с чердака в поздний час, узрев его во время уборки.
Мы приготовились развлечься намечавшейся забавой, но обещанного, как говорится, три года ждут. «Концерт» откладывался на неопределенное время, делать нечего. Я стоял у окна и наблюдал за происходящим на улице.
В дверь кабинета деликатно постучали.
– Елы-палы! – вырвалось у Шаламова. – Кого там принесло?
– Ты же Федьку там оставил! – вспомнил я с ужасом. – А если это!..
Договорить я не успел. В дверь кто-то торкнулся и отворил. Что там происходило, можно было только догадываться. Невообразимый шум, грохот, возгласы. Худощавый интеллигент с залысинами и удивленными глазами покачивался в дверях. Из-за его спины выглядывало грозное лицо Игорушкина. На полу валялось окровавленное тело коварного манекена Федьки.
Мы застыли.
Догадки и прозрения
Шесть розовых маленьких блюдечек изящного английского фарфора прижались к полированной, без единой царапинки поверхности просторного стола. Замерли в блюдечках того же неземного нежного цвета аккуратные легкие чашечки. Стыл чай, испуская душистый аромат неведомых пальмовых стран. Лучи света через большие окна падали на паркетный пол, мерцали светлыми бликами на стенах. Шесть человек сидело за столом. Тишина плыла над головами.
Заговорил один.
– Я, может быть, удивлю вас несказанно тем, что предстоит сейчас услышать, но повторюсь, в словах никогда не верующего отступника Божьего, – весь седой архиепископ Иларион обвел сидящих за столом добрым медленным взором молодо-синих глаз и остановил их на Кравцове, напротив взирающего на него с нескрываемым интересом. – Вы, глубокочтимый мной Борис Васильевич, надеюсь, со мной согласитесь.
– Извольте, – кивнул, не задумываясь, Кравцов, взял в руки чашку, слегка дунул на нее и прихлебнул звучно, со вкусом.
Это оживило присутствие, все задвигались, потянулись за чашками, вдруг проголодавшись, за печеньем и кусочками крошечных пирожных в изящных вазочках.
Часы на стене, тоже словно осмелев, очнулись и благородно пробили десять.
– Сколько времени-то! – обернулся на них Игорушкин, громогласно удивился, – К середине дня уже!
– Два года будет, как виделись мельком, а пообщаться-то не привелось, – напомнил Кравцов и испытующе, серьезно посмотрел на архиепископа. – И здесь нелепость столкнула!
– Провидение Божие во всем, Борис Васильевич, – поправил старец прокурора ненавязчиво, мягко, едва слышно, не прикасаясь к чаю. – Господь один ведает пути наши. Нам только следовать им, не перечить.
– Да кабы знать! – Игорушкин хохотнул ненароком, на весь кабинет, от души. – Я б соломинки вчерась подстелил!..
Все снова задвигались, потянулись за угощением, застучали чашками. Шаламов незаметно под столом толкнул ногой Ковшова, скосив глаза на архиепископа:
– А ничего мужик, а?
– Солидный, – согласился Данила.
– Мне хотелось бы обратить ваше внимание на следующее, – возвратился к начальным своим словам старец. – Мы вот вас дожидаючи, Борис Васильевич, с любезным Виктором Антоновичем…
Архиепископ повернулся к сидящему рядом с ним Колосухину, кивнул ему слегка черной шапочкой с сияющим крестом, даже прикоснулся пальчиками сухой ладошки к рукаву его строгого кителя с внушительными петлицами в звездочках:
– Он разделил мои воззрения. И мне это радостно. Слуга закона иначе думать не должен. Прав не имеет.
– Интересно, – Кравцов улыбнулся Колосухину. – Любопытно услышать?
Колосухин слегка заерзал на жестком высоком стуле, заворочал шеей, высвобождая ее из неудобного стискивающего воротника рубахи, даже короткую гримасу изобразил незаметно.
– Свобода состоит в том, чтобы зависеть только от закона
[10], друзья мои, – архиепископ Иларион привстал и даже поднял правую руку, согнув ее, будто благословляя всех в кабинете. – Зависеть только от закона! Вам ли не понять и не помнить суть сию?
– А с происшедшим вчера это как-то связано? – тут же оглядел всех Кравцов. – Я в курсе событий, владыка.
– Надеюсь, напрямую – нет, – уловил беспокойство прокурора архиепископ. – Я не имею пока никаких претензий к присутствующим. Наоборот, визит мой обусловлен собственными тревогами и почти полным неведением.
– А как вы смотрите, владыка, если мы вместе послушаем людей, непосредственно побывавших на месте происшествия? – вдруг пристально взглянул Кравцов на Ковшова и Шаламова и, пробуравив их взором, обернулся к Игорушкину. – Как, Николай Петрович?
– Я не против, – смутился тот, глянул на Колосухина – заместитель слегка кивнул. – Единственное, дело еще не возбудили… Мне еще, признаться, толком-то не докладывали…
– Вот и услышите доклад. – Кравцов был настроен решительно и для себя, видимо, вполне определился.
«Некстати повеселил его Михалыч этим злосчастным манекеном. Ох, некстати!» – зашевелилась, забегала назойливая мыслишка у Ковшова, он напрягся, глянул на Шаламова, тот – на него кроликом, с острой тревогой в глазах. Тихо шепнул:
– Федьку припомнит сейчас! Если что, начинать тебе, Данила.
Кравцов, однако, уставился на криминалиста:
– Готовы?
Тот совсем съежился.
– Можно мне? – вскочил Ковшов.
– Ну что же… – Кравцов перевел жесткое лицо на него. – Послушаем, Николай Петрович, заместителя начальника следственного отдела?
