– Что он себе позволяет? – Ковшов не успокаивался. – Проверку прокурорскую у него организую. Пошлю Еременко. Семен Викторович его вывернет наизнанку, посмотрит вопросы сохранности сельскохозяйственной техники, расходование запчастей. Покажет кузькину мать.
– У Спиридоныча всегда все чики-чики. Не подкопаешься, – засмеялся Поспелов. – Мои бэхээсэсники пробовали его трясти. Бесполезно. Это у других сикось-накось, а у него…
– Не может быть! Если он химичит, где-нибудь да вылезет, – не унимался Ковшов. – Нет жулья, чтобы не засветились.
– Может, Данила Павлович, – Поспелов пригладил усы. – Не по зубам он нам.
– Посмотрим.
– Да бросьте вы, – Лукпанов погладил Ковшова по колену. – И вы, Виктор Сергеевич, нашли тему. Зря бузотерите. Не раздувайте истерики вокруг Денисова. И так на него наветы одни. А мужик он нормальный. Прижимистый, это да. Но, а как иначе на его месте? Каждый председатель колхоза и директор совхоза с него одного требуют – вынь да положь запчасть к комбайну или трактору. И у всех такие роды начинаются в одно время – когда уборка на носу. О плановых ремонтах, профилактике кто думает? Данилов один в районе. А оглоедов этих куча.
Поспелов махнул рукой, отвернулся в окно, Ковшов тоже притих.
– А политику партии Спиридоныч понимает.
– Попробовал бы он не понять, – хмыкнул Поспелов.
– Вот так, – успокоил всех завотделом. – Хайса ему позвонит, Данила Павлович, и все проблемы с ремонтом снимутся.
– Но к чему эти звонки! – Ковшов даже закачал головой от возмущения. – Просьбы пустяшные. Я не за свое личное имущество пекусь. «Газик» достался мне по наследству от прежнего прокурора. Мои орлы кличку дали крылатую, «бээмпэ» называют.
– Это что же такое? – удивился Лукпанов.
– Боевая машина прокуратуры.
– Интересно. За какие качества?
– Древняя, – опередил с ответом Поспелов прокурора. – Немцы не добили.
– На ней каждая поездка – героический подвиг, – нахмурился Ковшов. – Как Токуров ездил? Ума не приложу. Колеса готовы вперед машины выскочить, кузов гнилой весь. Рухлядь. Поставил на ремонт. И – на тебе!
– А новую не обещает областная прокуратура?
– Обещают, но когда?
– Известная песня, – Поспелов закивал головой.
– Я думаю, Хайса и эти вопросы поможет решить, Данила Павлович, – Лукпанов снова погладил Ковшова по колену, как дитя малое. – Мы с вами сходим к нему попозже. Старую отремонтируем, а потом…
– А чего ждать-то! – хмыкнул подполковник. – Сразу надо новую просить. Хайсе ничего не стоит. А новому прокурору как раз в подарок будет! Авансом! Исполнит Игорушкин обещанное – вернешь в райком машину, Данила Павлович! Проси новую.
– Я даже не думал, – смутился Ковшов. – Как-то сразу… Разве можно?
– А чего ж нельзя? – засмеялся Поспелов так, что в кабине тесно стало. – Хайсе все можно.
– Ну вы, Виктор Сергеевич, тоже… не перехватывайте через край-то, – ласково урезонил начальника милиции Лукпанов. – В меру, так сказать, в меру.
Ковшов зажегся, засветлел лицом, заговорил о своих проблемах: мебели в кабинетах мало, а та, что есть, – старая, сыплется; кадров не хватает, уборщица уволилась из-за низкой зарплаты; следователь второй год в одиночестве сражается с уголовными делами, которых накопилось столько, что ушедшему прокурору приходилось самому расследовать; с машиной закавыка еще сложней: район – в один конец почти двести километров и в другой столько же, а «козлик» того и гляди рассыплется… Одним словом, при назначении на должность в эту глушь и не знал, не гадал, чего хлебнуть придется… И Поспелов поддакивал с переднего сиденья новому прокурору, вставлял в паузы собственные болячки-заботы; Лукпанов слушал их обоих, соглашался, подсказывал; так незаметно и доехали.
– Паром-то будем ждать? – спросил Лукпанов начальника милиции, когда «уазик» замер у берега.
– А зачем? Я договорился, нас сейчас баркас возьмет и прямиком к Григорьичу. – Поспелов ткнул рукой на кораблик, дежуривший неподалеку на легкой волне в тенечке двух деревцев. – Вон, уже дожидается.
Огляделся Ковшов уже на баркасе.
– Обещал в колхоз вроде, – покосился он на Поспелова, – а куда привез-то?
– Не с правлением же знакомиться, – расстегнул тот ворот милицейской рубашки, ослабил галстук, снял фуражку, обмахиваться начал. – Жара-то! Припекает солнышко! Чую, не обойдется без купания. Как, прокурор, плавать умеешь?
– Здесь не знаю, – улыбнулся Ковшов, – а у себя, в городе, речку эту переплывал.
– Во как! – не поверил подполковник. – Давай на спор!
– А ждать будут?
– Без баловства, молодежь, без баловства, – забеспокоился Лукпанов. – Мне за вас перед Хайсой ответ держать.
– Доложите, что оба сражались героически, – Поспелова разбирало на свежем воздухе, чувствовалось: засиделся в кабинете начальник милиции.
– Давайте-ка сначала пообедаем, друзья мои, – успокаивал завотделом. – Посмотрите, кажись, к тоне подплываем.
Действительно, впереди за поворотом большая группа рыбаков суетилась у берега, недалеко от них тарахтел трактор «Беларусь».
– Самое интересное поглядим, – обрадовался, как мальчишка, Поспелов, и глаза его засверкали. – Сейчас начнут мотню подтаскивать. Вот красота-то! Видел, Данила Павлович, каких осетров у нас ловят?
– Приходилось, – Ковшов не разделял настроения подполковника, наблюдая за бунтующими, рвущимися из неволи огромными красивыми рыбинами; ему вспомнились другие места, другие обстоятельства, другое время, когда на рыбокомбинате перегружали из речных посудин в морозильники живых осетров, привезенных с «низов»; особо буйных, не желавших отправляться в вечный холод сна, успокаивали ударами специальных колотушек.
– Я смотрю, тебя ничем не удивишь, – Поспелов остановился за его спиной.
– Ошибаешься.
– Сочувствуешь? Пустое. Закон природы.
Ковшов молчал.
– Интересно?
– Да уж и не знаю: говорить – не говорить…
– Давай, не стесняйся.
– Спросить все хотел…
– Спрашивай.
– В последний день мне Токуров дела передавал, поздно уже вместе домой возвращались, ехали в одной машине, а у райкома вашего окна еще светились…
– Ну?
– Володя глянул на райком, сплюнул и, закурив, сказал: «Отмучился». Я спросил: «Почему?» А он ответил: «Поймешь».
– И все?
– И все.
– Ну тогда жди.
– Чего ждать-то?
– Когда поймешь, – хохотнул Поспелов и шагнул к борту.
Макс и его система
Он понимал все, и от этого ярость захлестывала сильнее.
