– На прием к вам, – кивнула она за спину. – А вы уже уходите?
– Вот. Собирался.
– Я что же, так к вам и не попаду? – мужчина вылез из туалета.
– Горит?
– Да нет. Тлеет. Но хуже атомной бомбы.
– Тогда заходите.
И он битых два часа рассказывал о гибели природы, кознях браконьеров и прелестях охоты.
– А вы где же работаете? – совсем утомившись, поймал я его на паузе.
– А я не сказал?
– Вы увлеклись.
– Так я из-за этого, собственно, и пришел. Вот те на! – Он поднял голову на стенку, часы показывали около десяти.
Он и не заметил, как я поднимался из-за стола включить свет, задергивал на окне занавески. Местный Дерсу Узала замечтался в грезах, ему бы тигров ловить или книжки ребятишкам писать, что я ему и посоветовал.
– Тогда я завтра приду, – сказал он беспечно.
– Нет уж, Антон Семенович, – остановил я его, – давайте на следующей неделе. И с утра. А я вас приму без записи.
Но он заявился с утра и потащил меня из кабинета.
– Поедете со мной, – трезвонил он над ухом. – Будет у вас прием граждан с выездом. Вы же устраиваете выездные заседания суда?
Что с ним делать? Сообщил он мне необычное; был настойчив и выглядел полной противоположностью тому, которого я застал в первый раз в туалетной комнате. Я согласился, попросив помощника подстраховать, если будут посетители или звонки из областного аппарата.
– Мы для маскировки на моей машине, – открывая дверцу желтенького «запорожца», говорил он, не переставая. – Там как раз притонение начнется. Вот и насмотритесь, что с природой творится.
– А что с ней творится, Антон Семенович?
– Тащат рыбу почем зря. Краснуху в особенности! А меня за это погнали.
– Поймали вас?
– Кого? Меня? – он сверкнул глазами. – Я их сам ущучил. И в райком фотки принес. А Хайса мне на дверь указал. Не сразу в шею. Похвалил по первой. А потом нашли у меня недостатки.
– Первый секретарь?
– Он. Что? Не верится?
– Хайса Имангалиевич – мужик вроде серьезный, мудрый…
– Конечно, мудрый. Вам уже золотые горы сулил? Машины вон у вас нет, до сих пор пешком ходите.
«Откуда у него информация? – подумалось мне. – Чудной мужик. Не от мира сего на вид, а в житейских ситуациях шустрый».
– Вы голову-то себе не ломайте, я не агент иностранной разведки, – хмыкнул он. – Я охотник, а у охотника глаз знаете какой! Жинка рохлей кличет, но она – женщина, ей лишь бы мужик в дом тащил, а с меня – ноль. Обещал отремонтировать Хайса «козлик-то» вам? Или уже ремонтируют?
– Антон Семенович, вы действительно Кожаному Чулку
[31] не уступите в проницательности.
– Следопыту-то? Вот-вот, – опять хмыкнул он, лихо крутя баранку. – Нет. Я жертва репрессий, товарищ прокурор. И заявляю это вполне официально. Ваш предшественник от меня бегал, прятался.
– Это чем же вы его пугали?
– Если спросите в райкоме партии, я у них там в списках штрафников и жалобщиков.
– Значит, это месть?
– Вот сгоняем на тоню, посмотрите, а там уж решайте, что делать. Вы – прокурор района. Хотелось бы, чтобы у вас имелось объективное представление о действительности. И чем тут некоторые занимаются.
– Знаете, – положил я руку на баранку автомобиля, – давайте для начала остановимся, а потом развернемся.
– Это зачем? – он не реагировал, продолжал гнать «запорожец» вперед.
– И назад поедем.
– Испугались?
– Если это проверка, то я вернусь в милицию, возьму с собой представителей бэхээсэс. Борьба с хищениями – это их полномочия.
– Знаю я их полномочия. Только незачем возвращаться.
– Я бы советовал поберечь вам нервы, Антон Семенович. Присутствие милиции не помешает в таких случаях.
– И не поможет. Они меня и доконали.
– С работой-то?
– Да, да. С подачи бэхээсэсников и поперли меня. Я же их фотографировал, когда осетров тащили, а они рядом… А, да что там говорить! Вы молодой еще, Данила Павлович…
– Это плохо?
– Нет. Это хорошо.
– Не вижу логики.
– Были бы старым да мудрым, как вы говорили, в машину ко мне не сели бы.
– Еще не поздно. Разворачивайте!
– Поздно. Прикатили. Вон она, тоня-то!
Наш автомобиль действительно сделал плавный поворот по пыльному грейдеру, выкатил на песчаный холмик, и глазам открылась безмятежная панорама Волги. У берега завершался выбор невода. Народу вокруг собралось больше, нежели рыбаков. Кого только не было! Ошарашивало количество грузовых и легковых автомобилей, высовывались в кустах мотоциклы, в тени ближайшей рощицы укрылись частные «жигули» и «москвичи». Не хватало только пожарной команды, но ее отсутствие компенсировал колхозный молоковоз, водитель которого откровенно загорал на солнышке голый по пояс с газеткой в руках. Когда мотня невода с бунтующими осетрами совсем приблизилась к берегу, толпа хлынула в воду. Бригадир, здоровенный детина, величаво командовал парадом. Наш «запорожец», на который никто не обратил внимания, скромно нырнул в тень прибрежного кустарника.
– Снимать? – повернулся ко мне «следопыт», в руках у него был фотоаппарат.
– Только чтобы фотографии были, – кивнул я ему; а народ уже тащил к своим машинам осетров, ликуя и радуясь.
Сиганул в кучу и шофер, зазевавшийся с газеткой. Я выбрался из «запорожца» – до чего маленькая и неудобная машина! «Следопыт» уже торчал за моей спиной, щелкая затвором.
Среди всех беснующихся у невода выделялся долговязый лохматый парень в рыбацких сапогах пиратской наружности. При нем было несколько человек, которые беспрекословно выполняли его команды. «Пирату» повиновались и рыбаки вместе с бригадиром. Он поднял руку, и из рощи выкатил грузовик, лихо подвернул к берегу и по колеса окунулся в воду. Подручные «пирата», сортируя осетров и отбирая икряных, начали кидать их в кузов. Для удобства открыли борт.
У меня, как это по-простому выразиться, отвисла челюсть от такого бесчинства. Тоня рыбацкая – место для посторонних закрытое, простым гражданам и транспорту находиться тут во время вылова рыбы запрещено. Я обвел глазами весь берег – и милиции нигде нет, чтобы прекратить этот беспредел; вот когда я горько пожалел, что пошел на поводу у бывшего редактора.
Пока я приходил в себя, наблюдая невероятную картину беспредела, грузовик был загружен, и «пираты» начали закрывать борт.
