Порохов повел вокруг себя рукой, приглашая садиться.
– Располагайся, братва. Нам тьма не помеха. Нам потолковать по душам.
Расселись, пошумели, успокаиваясь; Седой поморщился на пустой стол, подмигнул Тимоне, тот скорчил рожу, отмахнулся ладошкой, кивая на Порохова. Хабиба, проследив за ними, тоже загрустил, Рубик невозмутимо лузгал семечки, от него слегка попахивало. Не сивухой, вкусным. Смахивало на коньяк. Порохов ждал, молчаливо следил за тем, как колышется легкое пламя за стеклом лампы, протянул руку, подкрутил, чтобы не коптило.
– Подметили, в каком составе собрались? – так и не отрывая глаз от огня, спросил, наконец, он.
– Боевой состав, – начал ретиво Тимоня и осекся, – только Жорика нет…
– А его и не должно быть, – будто подсказал Порохов, – соображаете?
– Тогда уж, – запинаясь, погадал Седой, – Аргентума бы надо?.. Что-то я его не вижу… И – комплект.
– Серебряного не хватает, – кивнул, соглашаясь, Порохов. – Верно, пацаны. Я собрал тех, кто со мной за цацками ходил. Почти всех. Окромя одного. А Жорика зачем в наши прошлые тайны посвящать? Ему забот нынешних хватает.
– Все-таки банк будем брать? – засветился лицом Седой. – Осилим?
– Мы в банк не полезем, – Порохов, хмыкнув, поморщился. – Как у тебя все легко, Седой! За это верный вышак
[51] дадут. Или охрана пристрелит. Хрен редьки не слаще.
Тимоня не сводил с командира влюбленных глаз.
– Сколько раз я вас на дело водил? – Порохов обвел всех настороженным взглядом. – И без осечек. Верно? Без потерь.
– Верно, чего там. Правильно говоришь, Порох, – закивали за столом.
– Так что в банк нам лезть ни к чему. Мы свои гроши тихо возьмем. Как прежде. Без крови. Вы знаете мои правила, я смерти не люблю. Вас я собрал по другому поводу. Догадались уже, наверное? Или плутаете в потемках?
– Говори, Порох! – привстал, напрягся Седой. – Не мотай нервы.
– Неужели никто из вас так и ни о чем не задумался?
Но этот вопрос вожака озабоченности на лицах его товарищей не вызвал.
– Весь бимб
[52], все рыжье
[53], что взяли мы на прихват, цацки разные, которые с баб галстуков
[54] надергали и вспороли медведя
[55], Арону старому пропулить не удалось. Говорил я вам об этом прошлый раз.
– Это что же? Гнилую восьмерку
[56] подставил Аргентум? Поэтому и сам не заявился? – подпрыгнул, сжав кулаки, шустрый Хабиба.
За ним вскочил с места и Седой.
– Тихо! – рявкнул Порохов и ударил кулаком по столу так, что лампа едва не свалилась; бросился Тимоня, уберег, схватив обеими руками, поднял над столом.
– Не о том речь. – Порохов понизил голос, дождался, пока Седой и Хабиба утихомирятся. – Аргентума я не позвал. А в Ароне не сомневаюсь. Пока жив он был, встречался я с ним.
– А теперь что? Кто его убил, Эд? А племянника? – Тимоня так и застыл с лампой в руках, выкатив глаза на командира.
– Не встревай, Тимоня! Сиди тихо, рыжий! – зашикали на адъютанта со всех сторон.
– Знаете, каких лавов
[57] наше рыжье стоит! – Порохов обвел братву впечатлительным взглядом.
– Не тяни, Порох! Что за дела?
– Тысячи косых, и тех не хватит! Вот каких галстуков мы накрыли!
– С них не убудет! Это же хорошо, Эд! – повеселились за столом.
– Хорошо-то хорошо. Да нам никакого навара. Не нашлось купцов взять наше рыжье. Арон и так и сяк бился, а жлобы не пошевелились. Может, и есть на дне, да опасаются. Засветиться не желают.
– Мурмулеток
[58] нет! – зашелся в ядовитом смехе Седой, толкнув в бок локтем Хабибу. – Век не поверю!
Хабиба и Рубик тоже вылупили глаза на вожака, толстяк даже семечки грызть перестал.
– Давай в Армению сгоняю, дорогой! – вытянул Рубик руку к Порохову. – Своей мамой клянусь! Дня мне достаточно, привезу акча
[59] сколько скажешь. Все наше рыжье возьмут. В Ереване любят его больше жизни…
– Сиди, дундук! – оборвал его Порохов, наградив злым взглядом. – Ездил ты уже один раз! В Баку. Накрыл нас с икрой. Я в том деле еще точку не поставил.
И Рубик обмяк, прижался к столу, про семечки забыл.
– Вот! – Порохов распахнул ворот рубахи, вытащил с груди золотой знакомый всем крест на цепочке. – Я вам уже его показывал. Думаете, я его красоваться таскаю?
Все подавленно молчали, но на крест поглядывали с завистью.
– Деть некуда, – Порохов запахнул рубаху. – И все рыжье наше мертвым грузом лежит. Не сбыть нам его в этом паршивом городе, а может, и в стране этой.
– За бугор бы! – выпалил в запале Тимоня. – Там капиталисты чертовы с руками и ногами оторвут.
Порохов с удивлением уставился на мальчишку, не веря своим ушам, покачал головой, посерьезнел, задумался; глядя на него, примолкли остальные, ожидая, лишь повизгивал еще Седой.
– Вот, – Порохов ткнул в Тимоню пальцем. – Устами младенца глаголет истина. А? Вот о чем я хотел вам сказать. А этот шкет меня опередил. Только там, братва, за бугром! – твердо сказал Порохов, подмигнув Хабибе. – Там мы весь товар сбросим! Риск есть. Но здесь нас быстрее схватят! И уж жалости не жди! К стенке поставить могут.
– За что к стенке? – рванулся из-за стола Седой к Порохову. – Мы никого не тронули, когда штопарили
[60]. Сами отдавали. Аргентум с Рубоном зимой мента замочили. Морду набили да пушку слямзили. Но они вдвоем были. Вот пусть и чалятся за свое! А мы при чем?
– Я рукой мента не касался! – задрал голову Рубик. – Это все сумасшедший! Это Аргентум, гад! И пушку он забрал. До сих пор у него.
– Вот за мента, да пушку и влепят вышак! – жестко выпалил Порохов. – А за вас, козлов, нам достанется!
